— Не стоит, господин Рихард, фрау Биргит не приветствует такого.

— Здесь нет фрау Биргит, — напомнил он ей мягко, глядя на нее с высоты своего роста. Лена чуть скосила взгляд и увидела кусочек обнаженной кожи в вороте рубашки. Тут же вспыхнула, когда вспомнила о том, как видела его вчера с обнаженным торсом. Широкие плечи и грудь, сильные руки…

— И все же! — помимо воли это прозвучало так высоко, что огорчило Лену. Надо просто не думать о нем, решила она. Надо думать о другом, пока она занимается делом под пристальным взглядом Рихарда. Она будет думать тогда о празднике Нового года в Минске в кругу семьи. О родных. О Коте. Вспоминать именно его улыбку и взгляд глаз. И на мгновение отвлеклась от уборки, когда со страхом поняла, что не помнит, какого цвета у Коти глаза. На ум приходили только светлые глаза Рихарда, и это злило вдвойне.

— Как Катерина? — снова вторгся в ее мысли обладатель голубых глаз, которые она только-только представляла мысленно. И ей пришлось снова поддержать разговор, понимая, что едва ли удастся сейчас уклониться от расспросов.

— У нее совсем заплыл глаз, а еще ей было очень дурно, когда я уходила от нее.

— Наверное, у нее сотрясение мозга, — произнес Рихард задумчиво, отыскав среди пустых бокалов в комнате самый чистый и плеснув в него вина из одной из бутылок. — Надо будет показать ее доктору.

Лена так на него посмотрела в этот момент, что он сразу же понял, что сказал что-то не то, и ответил вопросительным взглядом, требуя пояснений.

— Я не уверена, что это возможно.

— Для меня нет ничего невозможного в этих землях, — произнес чуть раздраженно Рихард, и она с трудом сдержала горькую усмешку. Увы, есть такие вещи, которые не изменить даже всесильному барону фон Ренбеку.

— Мне жаль, что такое случилось с Катериной. Это больше никогда не повторится. Ей не стоит бояться ничего здесь. И тебе тоже, — твердо сказал он, делая глубокий глоток вина. Рихард смотрел на нее так пристально через комнату, словно пытался проникнуть в ее голову и разгадать, о чем она думает. А еще, как она подозревала — что именно она видела и слышала, пока пряталась за дверью погреба.

И Лена не смогла отвести глаз от этого взгляда. Хотя читала по его взгляду, что он явно понимает сейчас — для нее не осталось неуслышанным ничего из того, что выкрикивал Клаус в кухне.

Внезапно короткая тишина на патефонной записи сменилась знакомыми звуками вступления к мелодии, которую еще вчера пытался сыграть Рихард на фортепьяно. Мужской голос спустя мгновения запел о любви, заставляя Лену широко распахнуть глаза от удивления этому моменту. Они слушали молча этот романс. Глядя друг другу в глаза через всю комнату. Лене даже казалось, что она разучилась дышать в эти минуты. Мелодия цепляла ее с каждым звуком за живое, а от звука мужского голоса, призывающего свою любовь, так больно что-то сжалось внутри, что навернулись слезы на глаза.

Слышишь, в роще зазвучали трели соловья? Звуки сладкие печали молят за меня.

В них слышны груди томленья, боль любви моей, нот серебряное пенье, сердцу что милей.

Где бы найти силы отвернуться от этого взгляда? Как подавить в себе желание шагнуть к нему и стереть пальцами все хмурые морщинки, что пролегли сейчас между бровей? Коснуться кончиками пальцев его лица и прижаться к нему, прячась на его плече от всего мира. Такого жестокого, без капли снисходительности к слабостям и желаниям.

И позволь мне надышаться, милая моя!..

Игла противно взвизгнула, когда Рихард, первым разрывая нить, натянувшуюся между ними, вдруг протянул руку и остановил запись. Он жадно глотнул вина из бокала, который по-прежнему держал в руке, переменил пластинку в патефоне, а потом отошел к окнам и уставился в темноту, в начинающийся снегопад. Лена почувствовала почему-то себя так сейчас, словно он ударил ее этими звуками веселой и задорной польки, которые наполнили комнату. Но быстро справилась со своими эмоциями, обуздала дыхание, которое так и рвало ее грудь сейчас от странной обиды и наплыва чувств. Старалась как можно скорее собрать всю оставшуюся посуду, чтобы ускользнуть из комнаты и выплакать это непонятное ей горе, которое наполнило в эти минуты ее душу до краев. Будто ее лишили чего-то невыносимого прекрасного. И это чувство почему-то только обострилось, когда задорные звуки польки сменились плавной мелодией вальса. Вспомнила, как замирало сердце, когда она наблюдала вальс баронессы и Рихарда украдкой, и как ей хотелось оказаться на месте его матери. Чтобы он кружил ее и кружил по комнате, так быстро, чтобы все забылось…

Но почему? Почему? Она должна ненавидеть его. Надо научиться ненавидеть, как делала это прежде. Как остро ненавидит Катерина и Войтек.

— Потанцуй со мной.

Лена замерла на месте, когда услышала голос Рихарда. Обернулась на него ошарашенная этими словами. Ей до безумия захотелось преодолеть расстояние, разделяющее их, и хотя бы на мгновения танца почувствовать его руки на своем теле. Странное и такое пугающее желание. Но вдруг ей это просто послышалось? Как отголосок ее собственных мыслей и желаний.

— Потанцуй со мной, — повторил хрипло Рихард. — Всего лишь раз. Пусть это будет твоим рождественским подарком. Сегодня ведь принято дарить друг другу подарки. В Советах так делают?

— Нет, мы не празднуем Рождество. Это религиозный праздник, а в нашей стране нет религии, — ответила Лена, отворачиваясь от Рихарда к столу. Вернулась прежняя волна чувств, которые бушевали в ней всего минуту назад, когда слушала «Серенаду» и смотрела в его глаза. — Мы дарим подарки на Новый год. И украшаем ель тоже к этой дате.