— Значит, это русские. Откуда они? — Людо бросил взгляд на лес за своим участком и горы вдали, где располагались шахты. — Они с шахт? Это пленные? Отойди, Лена, надо запереть дверь и сообщить об их побеге!

— Нет! Пожалуйста, Людо! Не делай этого! — взмолилась Лена, не зная, как уговорить немца отступить от своего намерения. На пороге задней двери дома появилась Кристль, кутаясь в шаль от пронизывающего холодного ветра. Быть может, она могла бы помочь убедить своего мужа, но пришлось бы кричать, чтобы она подошла ближе. А криком только лишнее внимание привлекать сейчас…

— Если ты сделаешь это, если не позволишь им уйти отсюда, я выдам Мардерблатов!

И сама окаменела от жестокости своих слов, холодея, что смогла выговорить это. Разумеется, Лена вряд ли бы была способна на такое предательство, но надеялась, что немец не знает ее достаточно хорошо. И что она сумеет выторговать жизни пленным взамен на те, что были дороги Гизбрехтам.

— Ты не сделаешь этого, — покачал головой после короткой паузы Людо. Свет луны падал ему со спины, и Лена не могла разглядеть его лицо при этом. — Ты знаешь Матиуса и Эдну несколько месяцев, а сколько знаешь этих русских? Пять минут?

— Дело не в этом, — упрямо произнесла Лена, старательно выговаривая слова. Она ненавидела себя за то, что говорит сейчас, но другого выхода не видела. — Неважно, сколько я их знаю. Ты и сам понимаешь это. Они — свои для меня. Мардерблаты — немцы, пусть и евреи.

Людо поколебался некоторое время, но все же опустил ружье и сделал пару шагов назад.

— Ты совершаешь большую ошибку, — произнес он. — Кто даст гарантии, что эти русские не убьют тебя перед тем, как уйти отсюда? И ты подумала, что будет, если кто-то найдет их здесь? Например, их заметит Дитцль? Нас всех повесят как пособников! Подумай хорошенько, стоит ли это того? Ты ведь их даже не знаешь! Просто однажды увидела на улице!

Лене не нужно было думать. Она уже приняла решение, едва увидела этих мужчин когда-то на станции. И она видела их не единожды. По крайней мере, достаточно, чтобы запомнить некоторых внешне.

— Сколько им нужно времени, чтобы убраться отсюда? — спросил Людо после короткого раздумья, и Лена разгадала в этом вопросе предвестие своей победы.

— Я не знаю. Один из ранен, судя по всему, но я не видела, насколько это серьезно. Нужен свет, чтобы понять.

— Керосинка стоит в шкафу в коридоре у задней двери, — проговорил Людо, но Лена сдержала свой порыв тут же направиться за лампой. Она не доверяла сейчас немцу ни на грош, и он угадал ее неверие и добавил. — У меня есть коробок спичек в кармане. Подойдет? И скажи этим русским, что если они задумали что-то худое в отношении меня, моей жены и тебя, то я выстрелю без раздумий. Я думаю, им не нужен лишний шум.

— Они не причинят мне вреда, — сказала в ответ на это Лена, удивленная тем, что Людо вспомнил и о ней в своей угрозе. Стараясь забыть, что еще недавно эти беглецы чуть не придушили ее.

— Ты знаешь их только пять минут, — напомнил упрямо Людо, бросая ей коробок спичек, который достал из кармана вязаного кардигана. — Сколько их человек внутри? Я не хочу, чтобы ты оставалась наедине с ними. Не закрывай дверь сарая и держись у порога, чтобы я видел тебя. И переведи им мое предупреждение. Я не шучу — одно лишнее движение, и я выстрелю.

Лена отступила в сарай, стараясь не выпускать из вида немца, по-прежнему держащего ружье в руках. Как и человек рядом, который укрывался за дверью и подглядывал за всем происходящим через щель. Пока они беседовали с Людо, за спиной Лены велось обсуждение яростным шепотом, из которого она не услышала ни слова, занятая собственным диалогом. Теперь же оно сразу смолкло, и эта тишина показалась ей угрожающей вдруг.

— Что вы задумали с немцем? — спросил строго напряженный голос Командира, и Лену покоробило это «вы с немцем». Но ничем не выдала своих эмоций — ровным тоном передала требования Людо перевязать товарища и уйти с их участка, пока не зазвучал сигнал тревоги над Фрайталем. А еще о том, что она должна стоять в дверях, чтобы немец ее видел.

— И говоришь, что просто арбайтер для фрица? — насмешливо переспросил тот, кто приметил ее обувь. Его Лена обозвала «Обувщиком» про себя. Тот, кто остался у двери — «Силач». Горло еще саднило, и голос хрипел после того страшного захвата. Был еще «Поэт», она запомнила это прозвище. И кто знает — быть может, еще кто-то, по-прежнему невидимый для нее в темноте?

Лена была права. Когда кто-то из мужчин взял из ее рук коробок спичек и зажег первую, хорошо освещая пространство сарая, она заметила еще двух пленных, сидящих у стены, устало опустив голову. Другой — видимо, Поэт, темноволосый худенький юноша, лежал на земляном полу, подложив под затылок поленья и свернутую валиком куртку одного из товарищей. Его лицо было бледным и мокрым от пота, увидела Лена, когда чиркнули второй спичкой о коробок.

— Ты что-нибудь знаешь о ранениях? — спросил у нее мужчина со спичками, «Обувщик», как узнала она по голосу, но Лена только головой покачала, и он выругался матом, заставляя ее смутиться. Коренастый пленный, самый старший из всех, в одной грязной и рваной майке, несмотря на ноябрьский холод, тоже поджал недовольно губы, но промолчал. Только подтянул к себе коробку и стал рыться в ней, пока ему светил спичками «Обувщик». Когда он спросил у Лены, что за средства во флаконах из толстого стекла, которые показались ему по запаху знакомыми, она узнала в нем «Командира». Найдя перекись водорода, которое Лена подсказала ему как средство дезинфекции, он присел на корточки перед Поэтом, наблюдающим за девушкой безотрывно, и распахнул куртку на его тощем торсе. И Лена не сумела сдержаться — ахнула сдавленно, чувствуя невыносимое горе при виде темно-синих следов побоев на этом худеньком мальчишечьем теле. Но больше ее испугало темное пятно на груди и ключице.