— Честное комсомольское… — начала Лена, но испугалась, когда рука, по-прежнему лежащая на ее шее, вдруг шевельнулась, чтобы надавить на ее горло с силой, как раньше, и замолчала. В панике ее мысли метались в голове, пытаясь найти те самые слова, которые помогут ей сейчас в сложившемся положении. А потом уцепилась за единственное, что показалось самым верным.

— Вы из лагеря угольной шахты? На станции грузите уголь? Я — Катя! Катя! — воскликнула в панике Лена, когда рука стала только усиливать захват при высказанном предположении о том, откуда бежали эти русские. Хватка чуть ослабла, но и этого хватило, чтобы Лена каким-то чудом вывернулась из-под руки и бросилась подальше от своего мучителя. Но только врезалась в темноте на другого мужчину, который сжал больно предплечья и тряхнул ее с силой.

— Докажи! — потребовал он зло, и Лена поняла, что потеряла своего защитника, узнав в этом голосе того, кто приказал сохранить ей жизнь. И она начала читать Пушкина, запинаясь от страха. Правда, совсем не те строки, которые ей пару недель назад, кто-то из пленных написал на обороте ее записки. Это были единственные слова, которые всплыли в голове через пелену паники:

— Товарищ, верь: взойдет она, звезда пленительного счастья…

Мужчина разжал руки, не стал ее удерживать, и Лена опустилась на колени на земляной холодный пол, с трудом борясь с истерикой, вдруг атаковавшей ее в этот момент.

— Я думал, ты другая, — произнес кто-то из темноты. Уже четвертый голос. Слабый и еле слышный, с короткими паузами между словами. — Не такая…

— Какая сейчас на хрен разница? Такая — не такая! — взорвался яростным шепотом третий голос. — Нам нужны бинты или что-нибудь для перевязки. Сможешь достать?

— Смогу, — тихо ответила Лена. Для того чтобы успокоиться ей пришлось с силой вонзить ногти в нежную кожу ладоней. Она обещала им помощь в самой первой записке. Время сдержать свое обещание пришло.

— Тогда давай! — ее обхватили за плечи чьи-то ладони и поставили на ноги. — Но если кому-то хоть слово!..

Лену не надо было предупреждать. Она бы и сама никого не выдала. Быстро, как только было можно, она пробежала в дом, чтобы в столовой достать с буфета коробку с лекарствами и перевязочными материалами, которые Людо держал в доме. А потом так же быстро бросилась вон из дома, радуясь, что «последняя перекличка» все еще идет, а значит, Гизбрехты еще заняты у радиоприемника. Русские все так же ждали ее в сарае и держались подальше от полосы света луны, льющейся в щель неприкрытой двери, и Лена могла разглядеть только темные силуэты. Один был прямо за ее спиной, у двери, готовый броситься на любого, кто зайдет следом за ней, двое сидели у противоположной стены, а еще один был в самом дальнем углу сарая. Самый первый голос, который услышала Лена. Именно его обладатель обратился к Лене чуть напряженным тоном:

— Что ты принесла? Света взять не догадалась? Хоть спички есть?

И Лена действительно не догадалась взять с собой ни керосиновую лампу, ни коробок спичек. Единственное, что она могла предложить — это либо вернуться в дом, либо шире распахнуть дверь, чтобы пустить свет луны.

— Кто еще в доме? — грубо спросил второй голос, все еще недовольный и напряженный, и когда Лена ответила, что только двое пожилых немцев-супругов, обратился к кому-то. — Что делаем, командир?

— Времени нет. Перевяжем Поэта и уходим, — произнес тот, кого Лена услышала самым первым в темноте сарая когда-то. Мысленно Лена назвала его «Командир». — Катя, дверь приоткрой. Катя! Оглохла?

Лена не сразу сообразила, что это обращаются к ней. Она поставила коробку на земляной пол, чтобы вернуться в дом и взять керосиновую лампу, которую держали на случай проблем с электричеством из-за возможных налетов. Но пройти далеко не успела — задержалась в дверях, едва шагнула на порог сарая.

Лена не подозревала, что Кристль заволновалась, увидев брошенную одиноко тележку у двери сарая. Той показалось, что она слышала звук захлопнувшейся двери, потому пошла проверить, где задержалась Лена, и действительно ли она заходила в дом. И увидела только по-прежнему пустую тележку на заднем дворе. Поэтому она уговорила Людо выйти на ноябрьскую прохладу, чтобы проверить, не случилось ли чего. И вот сейчас едва Лена распахнула дверь сарая, в ее грудь уперся ствол охотничьего ружья.

— Кто в сарае, Лене? Поляки? — тихо, чтобы слышала только она, проговорил Людвиг жестким и твердым голосом, все еще невидимый тем, кто остался в темноте сарая. — А ну! Отойди в сторону!

Лена замерла в дверях, не зная, что ей делать дальше. Уйти сейчас в сторону и показать пленных в сарае — Людо без сомнений пустит оружие в ход. Одного единственного выстрела было бы достаточно, чтобы сюда прибежал сосед, гауптман зенитной службы, со своим табельным оружием. И сосед из дома напротив также с охотничьим ружьем. Часть беглецов убьют здесь, часть загонят в городке или в окрестностях. Лена сразу же вспомнила, как это было прежде, более года назад, еще в Тюрингии, когда по сигналу от властей поднялись почти все мужчины-немцы. Нет, этого никак нельзя было допустить!

— Там никого нет, — попробовала солгать Лена, по-прежнему не двигаясь с места, но она видела по лицу Людвига, что тот не поверил ей, а только сильнее сжал ружье.

— Отойди! — уже громче сказал он, не заботясь, что его могут слышать в сарае русские.

— Людо, прошу тебя, — быстро бросила Лена, надеясь на милосердие немца. Уперлась руками в проем двери, твердо решив, не пускать его внутрь любой ценой. Она кожей ощущала то напряжение, которое возникло за ее спиной при звуке немецкой речи. «Какого хрена? Она привела немца… Сука…» — прошелестело тихим шепотом, заставляя что-то внутри болезненно сжаться от обиды. И даже еле слышное «Подождите вы!» в ее защиту не смогло унять этой боли.