Лена знала, что умрет. От тифа не было лекарства. Один из ее дедушек умер от этой заразной болезни когда-то на фронте дореволюционной войны с немцами. Ей уже было нечего терять. Поэтому она собрала остатки сил и оттолкнулась от матраса, чтобы медленными маленькими шажками подняться наверх по лестнице на первый этаж, а потом и на второй, откуда услышала чужие шаги. Соображала ли она тогда ясно, или все-таки болезнь затуманила ее сознание, Лена не могла ответить даже сейчас, спустя время. И как вообще ее, больную и такую слабую от жара, отпустила Кристль из подвала. Но одно она знала точно — она должна была попытаться хоть что-то сделать.

Пауля Лена нашла в коридоре возле одной из комнат второго этажа. Он лежал без движения на полу, его короткостриженая голова была в крови, и Лена решила, что он мертв. Того, кто сделал это, она обнаружила сразу же, когда заглянула в комнату, прислонившись к косяку двери из-за слабости в ногах. Благо, на Егерштрассе, громыхая гусеницами по каменной мостовой и урча двигателем, въезжали танки, и этот грохот заглушал любые другие звуки.

Грязный от каменной крошки и пыли сине-серый мундир со знакомыми петлицами. Растрепанные светлые волосы. Широкие плечи и сильные руки с кольцом на мизинце. Это был Рихард…

…и пальцы на рукояти люгера ослабили хватку. И забылся даже убитый Пауль, лежащий за ее спиной. Она не думала, каким образом в доме на Егерштрассе оказался Рихард. Даже мысли не мелькнуло в голове. Сначала захлестнула радость, что он жив, что судьба сохранила его в этой безумной круговерти войны. Если бы она не была так слаба, она бы рванулась к нему, к этому окну, у которого устраивался немец, занимая удобную позицию и сигнализируя о готовности кому-то невидимому ей на противоположной стороне улицы. А потом радость улетучилась, словно кто-то сдул ее одним махом, как сдувают пышную голову белого одуванчика.

Он был здесь не ради нее. Он был здесь потому, что его проклятый фюрер приказал сражаться до последнего патрона. Этими воззваниями был увешан весь Фрайталь. «Умри, но не сдайся русскому варвару!», «Борьба до последней капли крови!», «Нация должна сражаться до последнего немца» и другие призывы на плакатах, последние из которых были расклеены в Дрездене и предместьях, когда в самом Берлине уже шли уличные бои. Хотя сам фюрер предпочел поступить иначе — как ходили слухи этот «упырь», как называла его Кристль в последние месяцы, умер.

Он был готов убивать. Устроился комфортнее на своей позиции после сигнала, который подал на противоположную сторону улицы. Палец на спусковом крючке автомата. Цепкий взгляд, направленный в начало улицы, откуда он ждал прихода солдат в организованную ловушку. Готовый убивать даже сейчас, когда до поражения оставались считанные часы или даже минуты, а рейх уже лежал в руинах, лишившись своего кровожадного лидера.

Лена услышала грохот и лязг танков, въезжающих на улицу, который отозвался в ней памятью о том, как когда-то видела нацистские танки в Минске. Застрекотала автоматная очередь где-то вдалеке. На Егерштрассе медленно входили советские солдаты. Прямо под пули, которые вот-вот польются на них смертельным свинцом, забирая жизни в последние дни войны.

Она всегда боялась именно этого момента. Мгновения, когда ей придется выбирать — позволить ему убивать дальше или остановить его. Быть свидетелем смертей ее соотечественников от его руки или пролить его собственную кровь.

Лена помнила каждое слово из его проклятого интервью в журнале. Каждое из них горело в ней огнем, прожигая до самых внутренностей. Пистолет стал невыносимо тяжелым в руке, когда она сжала сильнее пальцы, боясь выронить его. Звук передернутого затвора и перехода патрона в ствол показался оглушающим, несмотря на шум вокруг.

…Я хочу быть твоим мужем. Хочу, чтобы у нас был дом, где всегда будет светло и уютно. Хочу иметь двух детей с твоими большими глазами — мальчика и девочку…

Так он сказал когда-то. И до сих пор сражается за эту проклятую страну, которая уничтожила это будущее без жалости, искалечив ее тело и разбив ей сердце.

И в то же время Лена смотрела на его светлые немытые волосы, на широкие плечи, обтянутые сукном серо-синего мундира, и видела его совсем иным — таким, каким он был с ней. С обворожительной улыбкой на губах, со светящимися от нежности глазами.

Он мог быть другим. Возможно, этот другой сумеет остановиться сейчас, осознав, что все кончено. Что еще можно поступить иначе. И остановит эту страшную череду смертей.

— Рихард! — рванулась обеспокоенно Лена в постели, и Кристль тут же поспешила успокоить ее, как делали это не раз прежде во время приступов галлюцинаций из-за болезни, когда тиф показывал ей совсем другую картинку, в которой она убивала совсем другого человека.

— Нет! Это был не он! Слышишь? Не он, Ленхен!