Только под вечер Лена поднялась с постели, чтобы помочь Кристль со скудным ужином и сервировкой стола. Они почти не говорили, и девушка была благодарна, что немка не интересуется тем, где она провела большую часть дня. Кристль только обняла ее крепко-крепко, а потом быстро отошла и заняла свое место за столом, боясь даже посмотреть на белого от злости и волнения Пауля, который не стал молчать в отличие от матери.

— Ты была в Дрездене. Да еще и тайком, — произнес он резко. — Зачем?

— Я хотела узнать, как мне вернуть свое имя и как можно уехать обратно, на Родину, — не стала отпираться Лена. — Только это и ничего более. Я бы не подвергла вас с Кристль опасности, поверь. Ни за что бы так не поступила.

— Могу я спросить, на что ты рассчитывала тогда? Думаешь, Фрайталь настолько далеко от Дрездена, что никто не узнает, у кого скрывалась во время войны мнимая Хелена Хертц? Маме следовало рассказать мне раньше, какой безрассудной ты можешь быть, и сколько раз ты рисковала чужими жизнями ради своих интересов.

— Пауль, перестань! — оборвала его недовольная этими словами Кристль, но Лена лишь махнула рукой, мол, не надо, не стоит вмешиваться. Становиться в очередной раз предметом спора матери и сына ей вовсе не хотелось.

— Лена, я не желаю тебе зла, — произнес Пауль уже мягче. — Наоборот. Я не устану говорить тебе, как я признателен за то, что помогала отцу и сберегла жизнь моей матери. Именно поэтому я принял решение тогда о том, что не стоит называть твое имя русским. И не изменил его до сих пор. Особенно сейчас, когда у них в руках бумаги почти о каждом немце. Ты состояла в «Союзе немецких девушек», в твоем деле стоит штамп о приеме в Нацистскую женскую лигу [200] . Чем раньше ты поймешь, что лучше остаться здесь с нами, скрыв свое прежнее имя, тем лучше для тебя же. Ходят слухи, что люди, которые работали на нацистов, объявляются коллаборационистами, что они отправляются в лагеря в наказание за это. А ты не просто работала на немцев, Лена. Ты приняла немецкое имя, ты состояла в нацистской организации. Я могу понять причины этого. Но не уверен, что смогут сделать это русские. Подумай об этом.

«Не верьте фашистской лжи!» — тут же всплыло в голове предупреждение с плаката в пункте сбора бывших остработников. Сомнения раздирали на части. Она боялась того, что скрывалось за словом «фильтрация», услышанным в коридорах пункта, понимая, вся ее жизнь в Германии не подходит под стандартный случай. Чувства вины и страха только множились всякий раз, когда она думала об этом и о том, как ей следует поступить.

Больше за ужином не говорили об этом. Разговор свернул на бытовые проблемы (например, где найти материалы для ремонта поврежденного второго этажа) и на обсуждение все нарастающих слухов о предстоящей в ближайшее время неизвестной, а оттого пугающей процедуре денацификации населения Германии. После ужина Пауль попросил Лену выйти с ним из дома и посидеть на заднем крыльце, что явно означало, что он желает продолжить начатый разговор, но уже без присутствия матери.

— Я нашел работу для тебя, — сразу же начал Пауль, едва они оказались наедине с Леной. — Ты еще слаба для физического труда, поэтому мои знакомые нашли должность машинистки в гражданской администрации Фрайталя. Ты знаешь русский язык и можешь помочь нам. Нам нужен человек для связи с комендатурой и другими органами русских. Порой их переводчики недостаточно хороши, да еще акцент дает знать. Русские создают специальную комиссию, Лена, из работников бывшей администрации и немецких антифашистов. Ее цель — помочь поскорее завершить процесс искоренения нацистской идеологии и вернуться к мирной жизни.

За красивыми словами скрывалась неприятная истина. Как нехотя и с явным неудовольствием пояснил Пауль в ответ на расспросы Лены, Германии предстояло очищение от ее нацистского прошлого, причем это ожидало все сферы жизни страны — от экономической и политической до культурной. Кроме того, необходимо было выявить всех тех, кто мог помешать построить новое будущее страны — активных членов НСДАП. Выявит и убрать их со всех должностей, где они могли иметь влияние — судов, местной полиции, школ и университетов, редакций газет и журналов, которые, как ожидали немецкие коммунисты, русские разрешат печатать в скором времени, больниц и других мест.

— Лена, если ты не выйдешь на работу, то не получишь продовольственные карточки, — напомнил Пауль, заметив, что ей не особо по душе предложение. — И вполне вероятно, что русские просто вынудят тебя вступить в команды разбора завалов, потому что рабочих рук не хватает сейчас. Никто не будет думать о твоей недавней болезни. Поступай, конечно, как знаешь, но это самое лучшее предложение, за которое другие ухватились бы обеими руками.

Лена понимала это, как и то, что у нее нет иного выхода, как принять это предложение. Совсем как зимой, когда она была вынуждена работать в нацистском госпитале. При воспоминании о том тяжелом труде до сих пор по старой памяти ныли мышцы, и кожа до сих пор сохла на руках, хотя Кристль ухитрилась сварить ей жирный крем.

Пауль терпеливо ждал ее ответа, пока она сидела молча и словно что-то разглядывала на линии горизонта, где высокие холмы, переливающиеся изумрудом лесов, сливались с лазурью неба, которым уже можно было просто любоваться и не вглядываться вдаль тревожно в ожидании налета.

— Я хочу узнать о судьбе Рихарда, — произнесла Лена твердо после минутного молчания. — Последнее, что я знаю, что он был сбит над линией фронта с советскими войсками. Это значит, он может быть в плену.

— Ты со мной торгуешься? — напрягся Пауль, но она только улыбнулась в ответ на это.