— Вы не знаете случайно, граф Альбрехт в замке? — спросил Рихард, размышляя о том, что ему делать дальше.

— Вы разве не слышали? Замок Либерозе конфисковали недавно в пользу государства из-за родственной связи графа с казненными преступниками. Старый граф умер еще в январе, как мне рассказали, а где его сын я не имею ни малейшего понятия. Наверное, уже уехал из Германии, как другие разумные люди. Но я слышал, что еще вчера в замке был государственный управляющий, герр Лютце.

Рихарду и в этот раз повезло. Управляющий действительно был в замке, загружая в потрепанный годами грузовик последние ценности, которые планировал увезти из Либерозе перед приходом русских, и Рихард пришел буквально в последние минуты перед выездом.

Граф Альбрехт действительно успел уехать из страны со своей семьей еще в январе, сразу после смерти отца. И насколько было известно Лютце, он был в Швеции в данный момент. Рихард не стал уточнять детали у управляющего, неожиданно смутившегося встречей со знакомым бывшего хозяина замка, а просто попросил подбросить его по возможности до границы с Тюрингией. Тот согласился без лишних разговоров. Правда, ехать Рихарду предстояло в кузове, куда он еле-еле забрался со своей рукой на перевязи, ведь в кабине расположилась семья Лютце.

Сначала дорога была пустой, как и вчера, но спустя время, когда грузовик выехал на шоссе, ведущее к Лейпцигу, стало очевидно, почему местность у Одера была такой безлюдной. Беженцы с тележками, груженными велосипедами и колясками с детьми буквально наводнили обочины. Людей было так много, что Рихарду казалось, широкие людские реки текут вдоль пути, по которому катился их грузовик вслед за небольшим авто, за рулем которого через заднее стекло виднелась аккуратная женская шляпка. Сначала он шокировано, а потом со жгучим стыдом от собственного бессилия изменить что-то наблюдал за этими людскими реками по обе стороны от грузовика. А потом забарабанил ладонью в верх кабины, стараясь не думать о том, как отзывается каждый удар в поврежденном плече и руке.

— Мы должны взять хоть кого-то из этих несчастных, — попросил Рихард Лютце, когда тот остановил грузовик и выглянул из кабины. — Я прошу вас, помогите им.

— В грузовике нет места, — отрезал зло Лютце, старательно не глядя на беженцев, которые замедляли свой и без того медленный ход с надеждой, что им помогут сейчас. — Я не буду ничего выгружать ради… ради…

Рихард был благодарен ему, что он так и не нашел слова. Потому что кровь в нем уже кипела, обещая привычный уже приступ ярости.

— Уберите барахло из грузовика! Хотя бы часть! Я возмещу вам все расходы. Я даю вам слово барона фон Ренбек! У меня все еще есть возможности, — и заметив недоверчивый и ироничный взгляд Лютце, вдруг разволновался, теряя речь. — Я заплачу вам, Лютце. Сколько вы хотите? Назовите цену, и я за… заплачу вам в двойном размере за все, что находится в этом гру… грузовике. Или мы можем до… добраться до моего замка, и вы за… заберете все, на что упадет ва… ваш взгляд. Я отдам ва… вам все, если только вы во… возьмете этих несчастных!

Лютце ненадолго задумался. По его лицу было видно, как напряженно он пытается просчитать все выгоды от этой сделки. Тем временем вокруг них уже собрался кружок усталых и замученных людей — матери с детьми разного возраста, в том числе и совсем младенцами, пара старичков, едва стоящих на ногах у тележки, в которой сидели трое их маленьких внуков. Старушка до боли напоминала Рихарду ту самую берлинку в летах, с которой он когда-то делил бомбоубежище и которая погибла потом под завалами.

— Воробей в руке лучше, чем голубь на крыше, — наконец произнес Лютце, давая этой старой поговоркой ответ на просьбу Рихарда.

И тогда тот решительно снял распятие со своей шеи. Оно было старинным. Фамильная драгоценность, которую когда-то получил при крещении. Рихард знал, что этот крест когда-то носил его отец и погиб с этим распятием на шее. И сердце замирало от боли, когда он отдавал крест в руки Лютце. Но у него больше не было ничего из того, что могло бы прельстить его собеседника. И Рихард мысленно убеждал себя, что это всего лишь дорогая безделушка, что память об отце сохранится в сердце и в добром деле, а не в золоте.

Выкупленного распятием места хватило только пожилой паре с тремя внуками, которых старики каким-то чудом разместили на своих слабых коленях. Они стояли ближе всех к грузовику и выглядели самыми измотанными в сравнении с более молодыми беженцами. Превозмогая боль, Рихарду пришлось самому помогать старикам забраться в машину. А потом он решительно повернулся к женщине с младенцем в руках, сидевшей с усталым и равнодушным лицом в траве на обочине. Остальные, понимая, что места для них нет, направились медленно дальше, а эта, видимо, совсем выбилась сил и смирилась с неизбежным.