Карточка действительно была очень хороша. На фоне голубого неба акварельными красками были изображены горы с лесными массивами на склонах и луг с желтыми головами нарциссов среди изумрудной зелени. По внимание Лены привлекла надпись, сделанная в углу карточки. «Красоты земли Тюрингии».

— Это очень красивая карточка, — прошептала Лена, улыбаясь. От вида ее вспыхнувшего радостью лица Руди даже залился краской до самых кончиков ушей. — Спасибо большое, Руди.

Итак, Розенбург находился в Тюрингии. Теперь Лена могла посмотреть по картам в библиотеке, как далек путь от родной страны. Найти эти карты оказалось несложно. Намного труднее было в них разобраться, потому что эти изображения земель были датированы началом века, когда еще существовали империи вместо ныне существующих стран. Тюрингии среди них почему-то не оказалось [20] , что заставило Лену немного пасть духом. А между границей в западной Белоруссии и центром Германии на карте пролегало расстояние от большого пальца до широко отставленного в сторону указательного пальца Лены. Представить, сколько это могло быть в километрах, было даже страшно.

— Бежать надо до начала осени, — рассказывала Лена позднее за вечерним умыванием о своем плане. — Пока ночи не такие холодные. Как только узнаем название городка точнее. Я помню по школьным урокам, что скорость пешком около шести километров в час. Я рассчитала — если представить, что расстояние до Бреста около тысячи километров, то путь займет не меньше месяца.

— Месяц?! — ужаснулась Катерина. — Средь немчуры! Мы не сможем!

— Надо попробовать, Катя, — умоляла ее Лена. — Ты ведь хочешь вернуться домой?

— А як же Янина? Мы тута ее бросим? Ей тоже горбатиться на немчуру невмоготу.

— Если ты уверена, что она пойдет с нами, и что не сдаст немцам, то почему бы и нет? Поговори с ней. Но осторожно… если поймешь, что ей тут нравится, молчи обо всем!

— У ней мати шибко хворая. З дома написали. Она захочет тикать с нами, — заверила ее Катя.

Мысль о том, что с ними убежит из Розенбурга и Янина, Лене не нравилась. Но она была ее товарищем по несчастью, и бросить Янину здесь ей просто не позволяла совесть. Поэтому ей оставалось надеяться на то, что Катя права, и Янина не выдаст их планы. Теперь нужно было только выбрать день, подходящий для побега.

Приближался день солнцестояния, большой праздник в Германии. По рассказам Урсулы, которая ждала его с нетерпением, в городке ожидались большие празднества в этот день — шествие с факелами по улицам городка членов Гитлерюгенда и СС, на площади, а также в отдельных местечках запалят огромные костры, расставят столы с угощениями и спиртным.

— В этот день некоторые даже стали вешать геханекранц, — и поймав вопросительный взгляд Лены, с которой вместе начищали до блеска хрусталь в буфете одной из столовой, Урсула пояснила. — Это такой цветочный венок, который девицы на окно вешают, чтобы на жениха погадать. Кто снимет его, тот и есть. Я такой вешала в год, когда Эрнст прислал сватов к родителям на двор. Нагадала себе жениха! Так что не надо вот так усмехаться… Это у вас там в России традиции не чтут и живут без веры! Поклоняетесь звезде жидобольшевистской вместо креста истинной веры.

Лена пропустила эти слова привычно мимо ушей, как уже делала это не раз. Все немцы, за исключением Иоганна и баронессы, с которой ей не доводилось общаться, были убежденными нацистами и всячески подчеркивали это в разговорах периодически. Например, к празднику даже готовили полотнища флагов Германии, чтобы вывесить их на фасаде замка. А Руди с нетерпением ждал шествия с факелами, в котором он, как гитлерюгендовец, принимал участие.

Это был идеальный день для побега, по мнению Лены. Особенно, когда она узнала, что баронесса намерена уехать в Берлин за несколько дней до Дня солнцестояния, и в замке останутся только Иоганн и Войтек. Лене удалось подслушать об этом совершенно случайно, когда она занималась уборкой в комнатах Иоганна. Она мыла ванну, когда услышала, как хлопнула дверь в его спальню.

— Это все ты и твоя убийственная страсть к небу! — услышала Лена резкий голос баронессы и тут же замерла, распознав нотки гневной истерики в голосе хозяйки. По словам Янины баронессу вывести из себя было сложно, поэтому такой приступ выглядел очень странно.

— Успокойся, Анни, ничего страшного не случилось, — успокаивающе произнес Иоганн. — Вывих плеча и растяжение связок. Это все. Могло быть и хуже.

— Могло быть! И может быть, понимаешь, Ханке?! Может! Почему ты не поговорил с Герингом о Рихарде? Ты ведь мог, он твой сослуживец по эскадрилье! Рихард мог бы быть инструктором в летной школе здесь, в Германии. Ты знаешь, сколько самолетов возвращается из вылетов? Два из трех, Ханке!

— Поверить не могу, Анни, ты вскрывала мою почту?! — воскликнул негодующе ее брат в ответ. — Ты читала письма Фалько ко мне?!

— Я была вынуждена! — холодно и резко ответила баронесса. Лена слышала по голосу, что та уже совладала с эмоциями и снова превратилась в холодную аристократку. — Ритц не пишет мне ничего подобного, а я должна была знать, что происходит. Вы бы скрыли от меня эту аварийную посадку!

— И судя по всему, поступили бы верно! — отрезал Иоганн таким же ледяным тоном. — Ты удивляешь меня, Аннегрит. Читать чужие письма… Фалько жив. Почти здоров. Он дотянул до аэродрома и благополучно сел, а в его копилке появился очередной спитфайр [21] и пара очков. Нет никаких причин для истерики. Он в первую очередь сын своей родины и только после этого — твой сын. Ты же сама говорила как-то об этом.

— Я не молодею, Ханке. А Рихард мой единственный ребенок. Я не хочу, чтобы род фон Ренбек закончился в какой-нибудь очередной вылет в Британию. Я думала, что мы закончим войну быстро. Но она длится вот уже третий год! Ты должен повлиять на Рихарда, Ханке. Он должен вспомнить свой долг перед родом и семьей, а не только следовать долгу перед страной и нацией.

— Анни, ты же знаешь, после той истории с Адель…

— Это ты виноват, Иоганн. Брухвейеры были твои знакомые, — прервала его баронесса. — Мне никогда они не нравились.