Соня… Как же её не хватает. Её советов, подсказок, острого ума. Соня бы навела на какую-нибудь идею, помогла понять, что делать дальше. Да хотя бы рассказала о следующей картине – где она находится и какова её история.

Митя со вздохом пододвинул ненавистный календарь. За вторую треть июня перевалило, а догадок по новой жертве почти нет. И девушка с июльского табеля ни о чём ему не говорит. Кто она? Чем известна? Где искать оригинал? Митя вгляделся в репродукцию и вдруг заметил уходящую от картинки вправо тонкую карандашную стрелку. Последняя привела к одному слову, написанному на полях ровным девичьим почерком: «Третьяковка». Ай да Соня! Уехала, но оставила подсказку. И когда успела? В галерею и вправду стоит ещё раз наведаться и по другому поводу. Оттуда, по словам однокурсников, Софья и исчезла. Может, вскроются новые обстоятельства?

Солнце наполняло ягоды изнутри, подсвечивало их жёлтым и нежно-зелёным. Того и гляди – лопнут, брызнут сладким соком. И девушка с её румянцем и круглыми оголёнными плечами казалась такой же спелой и сочной, как гроздь винограда в её руке. Митя вздохнул и поёжился. Вульгарность, конечно, но как же эта полногрудая крестьянка хороша… «Жениться вам пора», – некстати вспомнился совет прислуги. Видимо, в самом деле пора, раз от классической живописи такие мысли в голову лезут.

– Завораживает, правда? – раздался спокойный голос прямо возле уха.

Сыщик дёрнулся и резко повернул голову, потянувшись к револьверу. Орест Ганеман в белом льняном костюме виновато улыбнулся:

– Прошу прощения, Дмитрий Александрович, не хотел вас напугать.

– Не напугали. Не люблю, когда подкрадываются сзади. Где вы научились так тихо ходить?

– Увлекаюсь охотой. Там это полезный навык. Ещё раз приношу глубочайшие извинения. Вас, я вижу, сильно увлекла эта картина?

– Не то чтобы… Скорее, совмещаю работу с искусством.

– Похвальный выбор. Прекрасное полотно, очаровательная модель. Такая стройная гармония.

– Вы не могли бы рассказать о ней подробнее? В просветительских целях, так сказать?

– Почту за честь. Знаете, Брюллова высоко ставят за портреты княгинь и графинь, но мне эта пейзанская естественность более по сердцу. Как, вижу, и вам. Хотя, признаться, Карла Павловича за неё сильно бранили.

– Почему же?

– «Ваша модель была более приятных, нежели изящных соразмерностей». Цитирую критиков по памяти, но суть, надеюсь, передал. Пропорции барышни показались им не классическими, не идеальными. Мол, негоже простой крестьянке быть натурщицей для известного мастера.

– А моделью была крестьянка?

– Считается, что да. Но кто же теперь проверит? Брюллов писал её в Италии почти сто лет назад. Может, пригласил соседскую девушку попозировать. Но, знаете, я в ней вижу не просто селянку.

– А кого же?

– Мне чудится тут античная менада, спутница Диониса. Свободная, необузданная, трепетная.

– У вас богатое воображение.

– Издержки профессии. Надеюсь, я вам помог?

– Более чем, благодарю. Кстати, Орест Максимович, вы ведь были здесь, в галерее, с группой учеников, когда пропала Софья Загорская?

– Вы правы, был. И до сих пор упрекаю себя за нерадивость. Не уследил, увлёкся. Недостойное преподавателя поведение.

– Что вы помните о том дне?

– Софья задержалась в зале с васнецовской «Алёнушкой», а мы спохватились лишь какое-то время спустя. Точнее, мадемуазель Нечаева спохватилась, а я, признаться, так предался лекции, что совсем не смотрел на часы. Полина устроила полнейший переполох и, как оказалось, не зря. Мне так жаль. Я отправлял в больницу цветы и открытки, но без ответа. Надеюсь, мадемуазель Загорская не держит на меня обиды?

– Уверяю вас, не держит. Она вообще… плохо помнит, что произошло.

– Боже, дай ей сил и здоровья. Пожалуйста, передайте ей мои чистосердечные пожелания исцеления и благополучия. Она очень искренняя и милая барышня, хоть и не столь талантливая, как её подруга.

– А у Полины и вправду есть талант?

– О, боюсь их множество, и мы ещё половины не видели. Поверьте мне, она станет знаменитой. И не обязательно в области искусства.

– Позвольте ещё один вопрос. Вы были на последней выставке и, значит, видели эпатажное выступление господина Язвицкого. Он вам, случайно, не знаком?

– Увы, да, хоть и не близко. Он у нас учился, но пробыл недолго, всего один год. Думаю, вы догадываетесь, по какой причине.

– Не гармонировал с заведённым порядком?

– Это не первостепенный повод. Я даю студентам свободу творчества, спросите хоть у той же мадемуазель Нечаевой. Однако мне не по душе анархия и вседозволенность. У всего есть рамки приличия, Дмитрий Александрович. Но, боюсь, господин Язвицкий не признаёт никаких границ. Он, безусловно, яркий юноша, но уж слишком непредсказуемый.