– О, другое дело! – обрадовался тот, придирчиво выбрал самую дальнюю папиросу из пачки и закурил.

– Знаете, вас сейчас пришли спасать сразу три барышни.

– Привлекательные?

Митя подтвердил.

– Женщины… – мечтательно произнёс Язвицкий и выпустил клуб дыма в потолок. – Страсть как люблю дамочек, но знаете… Иногда их хочется просто взять и убить.

– Прям так и убить?

– Ага. Вот лежишь себе, размышляешь о мироустройстве, а она рядом прикорнет и щебечет не переставая, шепчет всякие глупости. А ты думаешь – хорошая моя, да замолчи ты уже, усни ради бога вечным сном, не опошляй сцену. Нет, вы не подумайте. Женщина как муза порой даже лучше алкоголя.

– Неужели?

– Ага. Драматургия отменная выходит, экспрессия, сочность. А с другой стороны, пустая бутылка у тебя никогда не спросит, почему ты её выбросил и купил другую. Понимаете?

Добиться от Владимира внятных показаний так и не удалось.

«Скоморох, сумасшедший или ловкий манипулятор?» – гадал Митя по поводу Язвицкого. Не так он прост, как хочет казаться. Странно, что не появился в поле внимания раньше. Необычный персонаж. И с миром искусства связан напрямую. Неслучайное совпадение. Может, просто выжидал полгода, готовил почву для скандального появления, а теперь решил поиграть в открытую? Хотя, судя по досье, он и раньше не отличался скромностью. Решил выйти на новый уровень? За внешним позёрством явно что-то скрывается. Самарин решил посоветоваться с коллегами.

– Шут гороховый! Бездельник и нигилист! – сурово отчеканил всезнающий Горбунов. – Отца его я немного знал, земля ему пухом. Рукастый был человек.

– Рабочая семья? – уточнил Митя.

– Если бы! Мясозаводчик он был! Скотобойнями владел, жил в достатке. Жена, сын – всё как у людей. Сын обычный мальчик был, учился неплохо. А в свои шестнадцать приобщился дурных взглядов, да и пошёл по наклонной. Сам видишь, что выросло.

– А что отец?

– Сердце не выдержало, и года не прошло. Матушка с горя в монастырь подалась. А деньги-то кому? Других наследников не родил. Вот этому… шуту всё и досталось.

– Он уже давно всё прокутил, наверное. С таким-то образом жизни.

– Э-э, не скажи. Он с виду фигляр, а денежку считать умеет. Счёт в банке держит, одну скотобойню в мастерскую переделал. Учит таких же, как он, оболтусов всякому непотребству. Тьфу!

– Не понимаю. Что может заставить юношу из хорошей семьи променять нормальную жизнь на этот… абсурд?

– Австрийский доктор Фройд считает, что психические проблемы и комплексы человека проистекают из травматического детства, – внезапно подал голос Вишневский.

– Какие там травмы? – возмутился Семён. – Меня отец в детстве розгами лупил, и ничего. Только на пользу пошло, лишнюю дурь выбил.

– Я говорю о психологическом, ментальном увечье, – возразил Лев. – Человек видит какое-то страшное событие и чувствует себя беспомощным из-за невозможности устранить опасность. А дальше эта тревожность приобретает разные формы в зависимости от склада характера. Один спивается, другой избегает общения, третий придумывает себе новый, иллюзорный мир…

– В том числе такой, где каждый месяц начинается с мёртвой девушки?

– Почему бы и нет?

Вишневский, сам того не подозревая, сейчас метко бил по Митиным болевым точкам. В том, что значит испытывать беспомощность и тревожность, сыщик разбирался прекрасно. Но коллегам об этом знать не нужно. Знал только Глеб. И хранил секрет вот уже три года.

– Вот что, Лев. – Дмитрий решил поддержать сотрудника. – Мне нравится твоя идея. Ты в документах любишь копаться, вот и поищи в прошлом травматические эпизоды. Прямо с детства.

– У Язвицкого?

– У него, а также у Самокрасова, Франка и его жены. И если время будет, проверь заодно Ганемана и Попышева. Но последних не к спеху.

«Визионером нельзя родиться, но им можно стать, – ухватил мысль Митя. – Вишневский прав, каждый переживает трагедию по-своему. Убийца – не безумец. Он испытал какую-то травму и теперь воссоздаёт её образ раз за разом. Действует не один. Значит, нашёл приверженцев своей идеи. Обладает даром убеждения? Облёк свою теорию в привлекательную обёртку? Проще простого. Щепотка мистики, капля магии – и новый культ готов».

Тьма, нечаянно разбуженная Вишневским, лениво шевельнулась в груди. Как некстати. Кажется, пора поговорить с Глебом.

Шестой, июньской, жертвой Визионер, снова не хитря, выбрал одноимённую Алёну Елагину, пепиньерку [41] Воспитательного дома. Восемнадцать лет, будущая наставница для младших сирот. «Бывшая», – поправился мысленно Митя.

Нашли её на берегу пруда в Нескучном саду ранние собачники. Дмитрий воскресил в памяти то утро, с которого прошло уже две недели. «Картина», при всей её чудовищности, казалась такой нежной и умиротворяющей. Восходящее солнце играло на рыжих локонах, и Митя вспомнил, как вздрогнул от вида этой пламенеющей копны волос. Вздрогнул, хотя знал, что хорошо знакомая ему рыжая лежит в больнице и находиться в саду не может.