Женевьева была умна. Настоящая француженка, немеренно богатая аристократка. Многие считали её чопорной старухой, но кто как не она может дать дельный совет, скрыть походы Адалин от отца и дать хоть какую-нибудь надежду на счастливую жизнь. Женевьеве плевать было, что про неё говорят «в народе». Свободолюбивая, поступающая так, как ей того хотелось — отец нелестно отзывался о матери за её «легкомыслие», а на деле это был самый любимый членом семьи для Адалин. И хороший пример для подражания. Ведь Женевьева просто… жила!

— Твой дед был просто невыносимым человеком. Я просто не понимаю, как меня угораздило оказаться с ним под алтарём. Ещё немного, и от его кислого лица начался бы второй ледниковый период, — вздыхает женщина. — И отец твой такой же. Думает только о своём бизнесе, и как бы вас с братом затащить в это логово лебезащих засранцев. Мне уже поздно вмешиваться в его воспитание, но я всё жду, когда жизнь покажет ему, что за пределами его кабинета тоже существует мир!

Она всё причитала, как настоящая бабушка. Засовывала в карманы Ады аккуратно сложенные купюры евро, когда она уходила. Просила сыграть на запылившимся рояле, которое стояло у неё в гостинной или спеть. Расспрашивала о Жене, с упоением наблюдая, как в такие моменты её внучка цветёт. И бесконечно ругалась на отца. Год назад, Адалин плакалась у неё на коленях, а рука Женевьевы гладила её по волосам, пока Ада не переставая извергала из себя все те ужасы, которые сделал отец и брат. И самое приятное было то, что бабушка ей верила.

— Ты же не просто так позвала меня сюда, да? — Адалин склоняет голову на бок, внимательно наблюдая за тем, как лицо Женевьевы сначала становится непонятливым, а потом эта маска трескается. — Мне нравится приезжать к тебе, ты же знаешь. Но когда ты начинаешь разговор настолько издалека, я чувствую лапшу на ушах.

— Ах, ну точно, как твой отец, — вздыхает она и оставляет чашку с чаем подальше от себя. — Ты проницательна, как и всегда, дорогая Велия. Я люблю звать тебя к себе, чтобы ты хоть немного подышала в моём огромном доме, но… на самом деле, у меня… у нас есть новости.

Адалин приподнимает брови, пока дверь чайной комнаты открывается, и на пороге появляется немного взмокший другой член их небольшой «группировки». Дядя Томас — младший брат её отца — пусть и был похож на него внешне, но вместо холодных глаз, у него были карие, и уже это делало общение с ним в разы приятнее компании отца.

— Ты опоздал, дорогой, — Женевьева оборачивается на него через плечо, но несмотря на наигранное удовольствие, тут же начинает наливать ему чай. — Выпей горячего чая. На улице такая промозглая погода, а ты весь вымок.

Томас быстро кивает — знает, что спорить с матерью себе дороже. Оставляет портфель в ножки кресла, стягивает с себя пиджак и устало падает в мягкие подушки.

— Ты говорила про новости, — напоминает Адалин, сощурив глаза, пока дядя почти залпом выпивает чай, и тут же хватается за портфель, начиная рыться в нём. — Что происходит? К чему вся эта таинственность?

— Никакой таинственности, дорогая Велия. Просто… мы кое-что обнаружили. Кое-что весьма занятное и интересное. Кое-что, что будет интересно в первую очередь тебе, — Женевьева даже не смотрит на неё, выхватывая бумаги из рук сына, всматриваясь в них так внимательно, словно вот-вот загипнотизирует чернила. — Вот оно!

Адалин думает, что вся её семья сошла с ума. Кажется, что только дядя теперь сохранял оплот благоразумия. Он усмехнулся, схватив одно из пирожных и откинулся на спинку кресла под непонимающий взгляд племянницы. Пожал плечами, как-то многословно улыбнулся и кивнул в сторону своей матери, мол «пусть лучше она расскажет, я боюсь в это вмешиваться».

— Ты же знаешь, дорогая Велия. Мой муж и твой дед был поразительно глупым человеком. Растранжирив нажитое состояние своей семьи, он практически привёл всю эту большую компанию к банкротству. А моя семья помогла ему. Я стала его женой, мы дали ему достаточное количество денег. И я почти забыла об этом! О! Как я могла забыть о таком, — Женевьева оторвала взгляд от бумаг в своих руках, и подняла на Адалин почти ликующие глаза. — В день свадьбы я сказала ему, что сорок девять процентов компании будет принадлежать наследнику через поколение. Нашей внучке или внуку. А он, увидев заветные зелёные бумажки, тут же согласился.

Адалин вздрагивает. Выпрямляется, вытягивается вперёд, пока бабушка тянет ей заветные бумажки. Ей показалось, что Женевьева разыгрывает её — не меньше. Что её слова — бред поступающей деменции. Но бабушка была в своём уме. Ада мнётся, не сразу берет жёлтую от времени бумагу. Написанные от руки текст, больше похож на расписку. Адалин приходится немного напрячься, чтобы прочитать…

«Я, Эндрю Карл Вуд, передаю в наследство от себя сорок девять процентов управления компании своей внучке или внуку, наследнику или наследнице по достижению ей или им двадцати двух лет, в обход своих детей…»