Но какова альтернатива? Морить хрюшку голодом?

Из спа-салона показалась Бет, уткнувшаяся в телефон. Она была без макияжа, кожа сырая, но сияющая, и в зеленых спа-шлепках из поролона, с ватками между пурпурных ноготков. Туфли она несла в руке. Я встала со скамейки достаточно поспешно, чтобы привлечь внимание.

Она смерила меня взглядом с головы до ног, словно нижняя часть моей фигуры могла объяснить, что я здесь делаю. Она сказала:

— Что. За. Хуйня.

Пока я там сидела, я думала, стоит ли мне объясниться, извиниться или притвориться, что это случайность, но в итоге сказала:

— Я закажу тебе выпить внизу, а потом навсегда выметусь из твоей жизни. Но прямо сейчас тебе надо пойти со мной.

Когда похищаешь кого-то, нужно действовать решительно.

И несмотря на то, что она пробубнила что-то себе под нос и отправила мужу голосовое сообщение о том, что «возникла нереально дебильная хрень», она прошла за мной по длинному коридору, спустилась по величественной изогнутой лестнице и вошла в бар, отделанный дубом и красной кожей, с фотографиями знаменитостей, приезжавших на курорт в разные годы.

Мы присели за маленький кряжистый столик, над которым висела подписанная фотография Бинга Рассела [84] в ковбойской шляпе. К нам тут же подошел официант, наполнил стаканы водой со льдом и сказал, что у них не хватает персонала, но он скоро вернется, чем явно не обрадовал Бет: это означало, что мы пробудем тут дольше тридцати секунд. Она сказала:

— Ну?

Глаза у нее были ядовито-голубыми, как у киношной злодейки, зрачки сузились до булавочных головок.

— Окей. — Я положила руки на стол ладонями вниз, а затем, подумав о языке тела, повернула ладонями вверх. — Я ценю, какой открытой ты была со мной. Я думала потом, как ужасно это должно было подействовать на тебя — я про выходку с этой камерой. Это было надругательство.

— Конечно.

— Надругательство со стороны всех их, всех, кто смотрел на это.

— По современным меркам, конечно.

Она поднесла стакан с водой к губам, но тут же поставила обратно.

— Вокруг таких вещей устраивают заговор молчания. Все эти мальчики. Они всегда выстраивали такую непроницаемую стену.

Она пожала плечами.

— Ну, девочки тоже.

— Я тут подумала, — сказала я, словно проезжала мимо этого курорта и меня осенило, — про вечер третьего марта. Ты ведь была в лесу?

— Ты хочешь об этом спросить? Да, блядь, я была в лесу. Я не была в бассейне с Талией или где там еще ты думаешь.

— Я не о том, не заводись. Ты помнишь, как шла оттуда с Робби, вместе со всеми?

— Конечно.

— А ты помнишь, как шла с ним туда? Типа что-то конкретное о том, как он шел туда с вами?

Она покосилась на меня как на сумасшедшую, затем перевела взгляд на фотографию Бинга Рассела.

— Что я помню, — сказала она, — это как он выскочил из-за дерева и напугал меня до усрачки. Это была новость.

— Как это?

— Типа… мы там все сидели, пили, и вдруг он как выпрыгнет на нас, такой: Ха-ха, я тут прятался, а вы и не знали, а если бы я был маньяком с топором, бу-бу-бу.

— Значит, он тогда возник?

— Это как… помнишь, как в средней школе, когда мальчишки всегда неслись на тебя на велике и в последний миг сворачивали и смеялись, что ты испугалась? Или закрывали тебе глаза сзади, и если тебе не было смешно, значит, ты фригидная или типа того. Приходилось просто терпеть это, чтобы не быть больной сукой.

— Так сколько, на твой взгляд, прошло времени? До того, как он выскочил? Сердце у меня выбивало барабанную дробь.

— Достаточно долго, чтобы было стремно и смешно. Не пять минут. Типа полчаса.

— А до тех пор ты его там не видела?

— Нет. В этом была шутка.

Я сказала:

— Окей. Окей.

— Что? А?

— Давай, я тебе покажу кое-что, — сказала я и открыла в телефоне фотографию Робби со спины, в забрызганной грязью толстовке, увеличила пятно грязи и объяснила теорию Ольхи про время смерти Талии и кто где был.

Она сказала:

— Я понимаю, о чем ты, но мне кажется, это притянуто за уши.

— Не думаешь, что это может заинтересовать команду защиты?