– Что же это?

– Линейка. – Эли встал из-за стола. – К сожалению, мне нужно идти. До свидания… – В дверях старик обернулся. – Да, кстати, может быть, вам это будет интересно. Ваш отец еще жив… Даже у измерительной линейки два конца

Протасов досасывал конфетку и думал, зачем он приехал в Кшиштоф и зачем встречался с этим малоприятным стариком… Он представил себе Умея, который пока еще чувствует себя королем мира… И зачем еврей сказал ему про отца… В сердце что-то защемило, потом заныло… Он с трудом дождался вечера и, оседлав Конька, полетел домой, в свое детство. Полет оказался долгим, дул встречный ветер, и Протасов все поглаживал Конька по разметавшейся гриве, гладил ему уши, а потом дал ему сгрызть яблоко.

Он долго звонил в дверь квартиры, в которой когда-то жил. Открылась лишь соседняя дверь, из которой выглянул щуплый мужичок с крошечным носом и долго рассматривал пришедшего.

– Там никого нет, – сообщил мужичок.

– Мне сказали, что мой отец еще жив… И я…

– Протасов, ты?! – обалдел сосед.

– Лелик?! – обалдел Протасов.

Они обнялись, так как учились в одной школе, в одном классе, да еще и жили в квартирах рядом.

– Откуда ты?

– С войны.

– С какой?

– Я все время на войне.

– А чего мы стоим? Давай ко мне. Люська мигом на стол соберет. Водки литр есть! Помнишь Люську?.. Ну она в параллельном училась?

Из соседской двери высунула голову женщина в бигуди, в прозрачном пеньюаре из синтетической ткани, которая то и дело стреляла статическим электричеством. Под пеньюаром виднелось нижнее белье из восьмидесятых.

– Это кто? – басовито поинтересовалась Люська.

– Не узнаешь, что ли? – заулыбался Лелик, сверкнув золотыми коронками.

– Не.

– Протасов! Ну? Вспоминай! Со мной в классе учился…

– Не помню, – призналась Люська. – Заходите…

Они пили водку, закусывая квашеной капустой и плавленными сырками, болтали ни о чем, пили за огромную страну, от которой осталось тьфу. Вспоминая учителей, какие-то мальчишеские проделки, а потом Лелик неожиданно сказал, что Люська через три недели после свадьбы попала под автобус, мозги из головы вылетели, их обратно засунули, но с тех пор ей кажется, что она живет в восьмидесятых. И ему это нравится. Останавливает время. Хорошо, что автобус не остановился. И так странно, что она не помнит Протасова.

– А батя твой – в доме для престарелых. Ну знаешь, там, на Лущевке.

– Знаю, – ответил Протасов. – Пойду навещу!

– Ты потом давай опять к нам. Я рыбы пожарю… Ты вообще надолго?

– Как сложится…

Прежде чем подняться ко входу дома для престарелых, Протасов достал из нагрудного кармана кусочек бархатной ткани с завернутой в ней Звездой Героя России и пристегнул награду на лацкан пиджака.

Его провели к палате номер восемнадцать, и санитар громко крикнул:

– Протасов! К тебе! – Герою пояснил: – Все глухие…

В палате, густо пахнущей мочой, находились человек семь стариков. Он долго не мог распознать отца, пока санитар не указал на такого худого человека словно из концлагеря – все кости наружу, обритая голова трясется, а глаза почти прозрачные, будто выгорели на солнце. Отец сидел на пружинной кровати, лишь в верхней части пижамы, остальное было голым, с прошлым богатством напоказ. На обшарпанной тумбочке стояла эмалированная кружка с желтой жидкостью.

Протасов сел на койку рядом:

– Бать… Бать, это я… твой сын, Олег.

Откуда-то раздался голос санитара.

– Он не слышит… Протасов! – заорал медбрат. – К тебе сын приехал! Он сидит сейчас рядом! И допивай кисель!

– Пошел на хер! – обернулся на громовой голос посетитель.

Он долго всматривался в глаза отца, но тот либо не понимал, что происходит, либо вид делал. Протасов хотел было уже уходить, коснулся трясущейся ладони когда-то бравого прапорщика, как вдруг отец встрепенулся и потянул к сыну правую руку. Дотянувшись до Звезды Героя, он ощупал ее, и из глаз у него покатились слезы. Протасов обнял голову отца и гладил ее мягкий редкий ежик.

– Батя мой, батя… – он плакал не стесняясь, словно умел это делать, будто вернулся в прошлое… – Батя…

А потом Протасов-старший резко дернул костистыми пальцами и, оторвав Звезду Героя, бросил ее о стену…

– Пошел на хер! – четко произнес старик, отвернулся от сына, взял кружку и допил кисель.

Вечером Протасов полетел к Ольге.

Он оставил Конька на сеновале и поспешил к ней.

Открыл дверь их дома и вошел хозяином.

Она спала… Спасла в объятиях Саши. Лейтенантский китель висел тут же, на стуле. Рядом с супружеской кроватью стояла еще одна – детская.