Вниз к скалам неспешно тянулась река. Не такая быстрая и глубокая, как можно показаться. Фаарат в ней помещался по пояс, увлечённо омывая своего серого жеребца прохладной водой.

Умение наага оставаться невозмутимо спокойным в любой ситуации не раз приводило лично меня в восторг. Стальные нервы воина-целителя, казалось, с каждым годом под натиском проблем, врагов и тяжких воспоминаний лишь становились крепче.

Это было достойно восхищения. Хоть и признаться по правде, в первую нашу с ним встречу более десяти лет назад я посчитал его двинутым на все извилины.

Возможно, таким он и остался, только это уже перестало меня трогать.

Размышляя о своём друге и верном соратнике, я как-то пропустил момент, когда взял под уздцы привязанного к иве у воды Рира и, стянув свою одежду, повёл его к реке.

Чистая вода пропускала через свою толщу неохотно, холодя голую кожу живота и стоп. Да, удовольствие не из самых приятных. Наверное, с купанием Рира можно было бы подождать до завтрашнего обеда, когда солнце успеет нагреть хотя бы поверхности мирно стекающей воды. Так некстати я забыл, что наагам холод не помеха, а лицо Фаарата никогда не выдаёт его боль или недовольство.

Чертов манипулятор собственных чувств!

Ох, но я, видимо, этот навык — держать под контролем эмоции — точно растратил.

По-другому объяснить привязанность к этой человечке я просто не мог.

Я касался её утром — а хотелось весь день. Целовал губы — а хотелось всё тело. Держал в своих руках — а хотелось лезть под светлую кожу, чтобы каждое мгновение быть рядом.

Стоило Давине оказаться в досягаемости моих рук или в видимости моих глаз, как я дурел и забывал обо всем.

Была только Давина.

Её тёмные волосы, сочный рот, тело (что приобрело за последние недели приятные глазу округлости) и, несомненно, её мысли.

Их я был готов черпать неустанно. Она по большей мере молчала, но изредка мне доводилось слышать мягкий голос, словно шорох весеннего ветра, который вслух рассуждает о долговечности огня или красоте маргариток. Она умела находить красивое в простом.

И именно в таких моментах я видел ту молодую ведьмочку, полную жизни, озорства и с капелькой наивности. В остальное время Фиалковски не могла скрыть в серых глазах груз на сердце и ответственность на своих таких хрупких плечиков.

Я не знал, за кого она переживает и кому отправляет продовольствия в виде посылок, пользуясь неприлично дорогими простральными камнями.

Она больше молчала, чем говорила.

Но я не был совсем дураком, чтобы понять, что нравы, устои и стереотипы выбиты в её голову не сердобольными родителями.

Девушка боялась повторить чужой опыт, и, скорее всего, этот человек был ей безумно близок, раз она так шарахалась от меня в начале.

Так хотелось все узнать о ней, каждую мысль, что блуждает в светлой голове, прочесть. Узнать всё!

— Ты так кровожадно сейчас улыбнулся, что даже мне стало не по себе. — В паре метров от нас с Риром фыркнул нааг. — Что стряслось, Садэр? С таким выражением лица ты похож на самку ягуара в первую весну: не знаешь, то ли радоваться самцу, то ли убивать его.

Не сдержавшись, я закатил глаза.

— Так тонко оскорбить, пожалуй, действительно способен только ты, Фаарат. Воистину, восток — дело тонкое и очень острое.

— Ну-ну, — рассмеялся друг, проводя ладонью с тонкими пальцами по мокрой шкуре своей лошади. — Друг мой, ты стал слишком мягким и сентиментальным. Не припоминаю, чтобы раньше ты был настолько придирчив к моим словам.

Невольный вздох покинул мои уста:

— Время прошло, Фаарат, и мы изменились.

Цокнув языком, он усмехнулся краем губ и пожал плечом, на лопатке которого скрывались рисунки татуировки с извилистыми рунами, значение которых было известно лишь ему подобным.

— Здесь я с тобой вынужден согласиться. — Взмахнув рукой в воздухе, он почти ласково погладил животное по морде, заставляя того блаженно прикрыть глаза. — Война закончилась, и нам всем надо учиться жить мирной жизнью. Но почему-то, друг ты мой крылатый, выглядишь не совсем радостным от недавних изменений на личном фронте. Что не так, Садэр? Судя по тому, как твои лапы всегда тянутся к прекрасному стану одной нашей общей знакомой, для меня остаётся загадкой этот твой измученный вид.

Тяжко вздохнув, я отвёл взгляд, опрокинув на Рира волну воды, вызванную своей ладонью, что двигалась по поверхности водной глади.

На миг я прикрыл глаза.

— Это тяжело, Рат. — Потер я лицо. — Не могу объяснить, но чертовски тяжело не потерять себя в этом шторме всякого… чувства. Вряд ли ты поймёшь…

Качаю головой, но когда, собственно говоря, змей был глуп?

— Что ты? Я и не претендую! — Помахал он перед собой руками с лёгкой улыбкой на губах. — Но, наверное, не тяжелее, чем вообще не знать, жива ли твоя предназначенная. Или родилась вообще…