— Да что вы, товарищ Сталин, я ведь не конструктор-проектировщик, не технолог и не производственник.

— У нас своих конструкторов и технологов предостаточно, а вот физиков нет, — вмешался в разговор Нарком. Вы ведь физик, как я понял, товарищ Исаев?

— Да физик-теоретик.

— Вот и хорошо, таких специалистов нам как раз не хватает.

— Значит, решено, — констатировал Верховный, возвращаясь к своему столу. — У нас остался еще один важный вопрос, товарищи, — продолжил он. На мой взгляд, у нас назрела необходимость создать аналитический центр, например, при Генеральном Штабе. Мы этот вопрос совершенно упустили.

— А что это такое? Зачем? — послышались вопросы.

— Это подразделение, товарищи, должно собирать и систематизировать публичную информацию, независимо от ее важности, темы и направленности, то есть по любым техническим, военным, политическим и всем прочим вопросам. После систематизации информацию нужно будет анализировать для того, чтобы делать выводы и составлять прогнозы. Я имею в виду информацию как внутреннюю, так и внешнюю. А это значит, что нужно будет слушать радио зарубежных стран, читать газеты. А для этого потребуются специалисты, знающие языки.

Из-за стола послышались отклики на сказанное: — Понятно. Ничего себе — слушать вражьи голоса? Серьезное и непростое дело! Читать газеты капиталистов?

— Да, товарищи, — согласился Верховный, — это серьезное и непростое дело, но его нужно делать. Чтобы победить врага, нужно его хорошо знать, и эти знания нам обеспечит это новое подразделение. И я полагаю, товарищи, что лучшего руководителя для такого подразделения, как товарищ Верховцев, майор Верховцев, нам не найти. Он очень хорошо думает, анализирует и делает соответствующие выводы.

— Да что вы, товарищ Сталин! — вскочил Верховцев. Во-первых, я капитан, а не майор, если меня трибунал вообще звания не лишил. Я же под следствием. И чтобы работать в таком подразделении, нужно будет сидеть в какой-то конторе, за столом, а я к этому непривычен. Я просто не смогу этим заниматься. И языков я не знаю, разве что, матерный. Да, у меня же батальон под началом…

— Кто вам сказал, товарищ Верховцев, что надо постоянно сидеть в конторе. Вы что, в конторе сидели, когда надумали то, о чем нам рассказали.

— Нет, товарищ Сталин, я просто шел на рекогносцировку и думал, даже не осознавая, что думаю, как-то отвлеченно. Даже затрудняюсь объяснить, как. Или, сидя в окопе, ну, это, вообще, проще простого.

— Вот так и будете думать, например, на рыбалке или, гуляя в парке, на ваше усмотрение. А в контору, конечно, нужно будет являться. И знатоки языков найдутся. Что касается трибунала, то я вас из-под следствия вывести не могу. Но полагаю, что трибунал, рассмотрев все обстоятельства, посчитает и вас и Исаева невиновными. Очередное звание майора будет вам присвоено, вы его заслужили. Так что, предлагаю вам попробовать. Не понравится — откажетесь, принуждать вас никто не собирается. Ну что, договорились?

— Ну, не знаю, разве что попробовать.

— Тогда решено.

Верховный снова подошел к однополчанам. — Завидую я вам, братцы, вас ждет такое интересное будущее. Я уверен, что мы с вами еще увидимся, и не раз, — и он отошел к своему столу.

— Товарищи, мы с вами плодотворно поработали, и все решили. Наверное, будем заканчивать совещание. Да, насчет противотанковых ружей. Мы эту тему не закрываем, они нам еще понадобятся. Но, давайте, обсудим этот вопрос в следующий раз, что-то я сегодня устал. Нет возражений?

— Нет, конечно, товарищ Сталин, — послышался повеселевший голос конструктора противотанкового ружья. — Да у меня и мыслишки новые появились с подачи товарища Физика. Надо будет их попробовать реализовать. Спасибо тебе, парень!

— Тогда все свободны. До свидания, товарищи.

Участники совещания расходились, пытаясь понять — по какой же причине их Верховный так изменился. В лучшую сторону…

Совещание в бункере фюрера, назначенное на 20-00, началось с опозданием, в 20-06. — Извините, господа, за опоздание, — сказал чуть запыхавшийся Начальник Генштаба, войдя в помещение. — Я был вынужден, кроме обычной приемки рапортов, переговорить с командирами подразделений и некоторыми учеными для уточнения некоторых обстоятельств.

— Вы готовы докладывать? — спросил фюрер, у которого, как все заметили, было хорошее настроение, перед ним лежал его блокнот, а в правой руке он держал свой любимый, остро отточенный, карандаш.

— Да, готов.

— Докладывайте!

— Вы знаете, мой фюрер, я так расстроен, так переживаю, что даже не знаю, с чего начать.

— Да прекратите вы эти слезы и сопли, давайте по существу.

— Есть, мой фюрер. Я начну с нашего основного удара на Москву. Официальный рапорт гласит следующее: «Усиленный танковый полк перестал существовать. Вся бронетехника вместе с экипажами уничтожена. Сопровождающей пехоте был дан приказ на отступление. По предварительным подсчетам уцелело от 10 до 15% личного состава». Это все.