— Каким листовкам? Я не понял.

— Извините, я имею в виду листовки, которые призывают сдаваться в плен, то есть капитулировать.

— Фридрих, эта была идея Гиммлера, это он придумал разбрасывать на позиции противника листовки, призывающие сдаваться, и одновременно являющиеся пропуском в плен. Он неоднократно пытался докладывать мне о пользе этого предложения, но откровенно говоря, я его внимательно не слушал, так как я ему полностью доверяю. Да, а с чего это вы так заинтересовались этим вопросом? Я так понимаю, что вы, предчувствуя окончание войны на восточном фронте, хотите туда отправиться, чтобы захватить в плен какого-нибудь важного генерала, чтобы получить награды. Но я вас ни за что не отпущу. Я даже не представляю, как я смогу справиться со всеми своими делами без вас. А что касается наград, то вы получите их в полной мере, вы их заслужили.

— Нет, мой фюрер, я спрашиваю о листовках здесь, в Берлине.

— Что? Здесь, в Берлине? Непонятно, для чего Гиммлер распорядился разбросать листовки в Берлине. Я такого с ним не согласовывал.

— Извините, но я о, … гм, вражеских листовках, не наших.

— Вражеские листовки в Берлине? Английские?

— Нет, русские, на немецком языке, конечно.

— Фридрих, если это шутка, то она неудачная.

— О, мой фюрер, извините, но, и я и остальные офицеры не учли того, что вы ночевали здесь, по городу не проезжали, и ничего не видели, а Берлин буквально наводнен листовками, в которых нам выдвинут ультиматум капитулировать в течение суток. И офицеры штаба попросили меня обратиться к вам за разъяснением, так как они встревожены. Собственно, встревожены их жены, они просто в истерике и названивают сюда, хотя прекрасно знают, что звонить мужьям на службу можно только в случае острой необходимости. Правда, наш умник Шульц выдвинул предположение, что это ваш очередной тонкий ход — выявить возможных предателей перед окончанием войны на восточном фронте.

— Фридрих вы в своем уме? — пожилой участник возникшего разговора, наконец-то, оторвался от своих мыслей, и посмотрел на адъютанта. — Вы хотите сказать, что Берлин наводнен вражескими агентами, в то время, как Москва не сегодня-завтра падет?

— Нет, мой фюрер, скорее всего эти листовки сбросили с самолетов, которые, по-видимому, до сих пор летают над Берлином.

— Фридрих, по-моему, вы больны. Это же невозможно, им просто сюда не долететь.

— Я здоров, но все так, и даже по радио передают текст этих листовок, да вы сами послушайте.

— Что? По радио? Хорошо, включите приемник.

Неслышным шагом адъютант подошел к тумбе, на которой стоял радиоприемник «Телефункен» и включил его. В ожидании, пока приемник нагреется, пожилой человек попытался взять свой карандаш, но обронил его. И карандаш упал на пол, сломав грифель, но на это его хозяин не обратил внимания.

«… Всем воинским подразделением германской армии и ее союзников надлежит немедленно сдать все оружие и приступить к созданию рабочих отрядов для восстановления разрушенной промышленности и инфраструктуры Советского Союза», – раздались слова диктора.

— Выключите, Фридрих, немедленно выключите! Я не понимаю, что происходит. Вы говорите, что самолеты до сих пор летают?

— Да, по-видимому, пять минут назад они летали.

— Хорошо, пойдемте, посмотрим. Нет не сюда, выйдем через запасной выход. — «Что за чертовщина, стоило спокойно поспать одну ночь, как в Рейхе полный бедлам», — подумал он.

Первое, что бросилось им в глаза, — дворник, который пытался длинной палкой, похожей на удочку, сбить с опавших уже деревьев, прицепившиеся там листки бумаги. Голубое небо, на котором виднелись редкие утренние облачка, было раскрашено белыми параллельными полосами, простирающимися над огромным городом в разных направлениях. В остриях каждой из двух полос виднелись блестящие точки.

— Вон они, эти самолеты, — сообщил адъютант, указав своей рукой. — Два.

— Они что, горят, эти маленькие самолетики? Вон, какой дымный шлейф. И чьи они?

Адъютант посмотрел на своего шефа и остолбенел. Несколько минут назад это был властелин, перед которым трепетали лидеры европейских стран, а теперь это был пожилой, битый жизнью человек, который по-стариковски вглядывался в утреннее берлинское небо.

— Это не дым, мой фюрер, а обыкновенный конденсат, так как они летают на большой высоте, где очень низкие температуры. Так пояснил один из офицеров, он физик по образованию. И это большие самолеты, просто огромные. Наблюдатели, впервые заметившие эти самолеты, когда они снизились для того, чтобы сбросить листовки, заметили на их крыльях красные звезды. То есть самолеты вражеские, русские.

— А почему мы не открываем зенитный огонь, и где наша истребительная авиация, если это вражеские самолеты? И зачем текст этих дурацких листок передают по радио? И почему мне сразу не доложили об этих самолетах?

Адъютант заметил, что его шеф обращается к нему так, будто он, по меньшей мере, является начальником Генштаба. И эти свои вопросы задает таким же неуверенным тоном, как это делали, скорее всего, перепуганные офицерские жены.

— Мой фюрер я могу сообщить вам только то, что слышал из переговоров офицеров штаба. Огонь не открывают потому, что эти самолеты летают очень высоко, и до них просто не достать, и нет смысла открывать огонь, чтобы не усиливать панику. Истребительной авиации был дан приказ подняться для перехвата, но на аэродроме случилось какое-то ЧП, погибли летчики. И когда я направлялся к вам в кабинет, краем уха слышал, что на аэродром отправился Геринг, чтобы разобраться во всем на месте. Про передачу по радио я ничего сказать не могу. А что касается доклада, то вы всегда требуете доклад в определенное время, а оно еще не наступило. И еще не готовы отчеты полицейских участков о собранных листовках. Наш оперативный дежурный потребовал, чтобы их пересчитали.

— Пересчитали? Зачем?

— Ну, как же. Это же ваше требование, чтобы каждый доклад был выдержан с немецкой точностью и аккуратностью.

— Хорошо Фридрих, все понятно.

Расстроенный и потерявший лицо фюрер задумался. Было совершенно понятно, что ему не хочется появляться перед подчиненными в таком виде. Кроме того, появившись среди них, нужно будет принимать решения, которых он в данный момент просто не видел.

— Знаете что, Фридрих, — произнес он, наконец. — Давайте-ка мы с вами отправимся на аэродром, посмотрим, что там происходит. Распорядитесь насчет машины и охраны, и принесите мой плащ и фуражку.