— Пусть они тоже едут с нами, — сказал Шай.

— Дедушке нельзя ехать, — сказала Рухама. — Он должен быть здесь, близко к больнице. Ты же знаешь, он очень болен.

— О чем спор? — сказал Цвика. — Мы же расстаемся ненадолго. Я буду приезжать каждый месяц на целую неделю и всю эту неделю буду с вами. Если, конечно, наш лев не будет возражать. Представляете, как будет здорово?!

— А с кем я буду спать, когда лев уедет? — спросил Шай, чуть не плача.

В конце концов, мы все-таки сумели их успокоить, и Цвика начал переговоры с разными авиакомпаниями, чтобы меня посадили в обычном пассажирском классе. Но однажды ночью мне приснилось, что я уже в самолете и вдруг его мотор закашлялся и заглох. От страха я тут же проснулся — даже до того, как самолет начал падать. Я растолкал Цвику и, когда он проснулся — что всегда занимало у него много времени, — торопливо написал ему на дощечке:

Цвика не поверил своим глазам.

— Плыть? Морем? А вдруг ты заболеешь морской болезнью? И потом, это же очень долго — плыть в Америку морем. И как я их уговорю, чтобы тебе разрешили плыть в обычной каюте и гулять по палубе?

Я написал:

— Ладно, — сказал Цвика и зевнул. — Поговорим завтра утром.

И тут же уснул. Я тоже уснул и, когда снова увидел во сне, что лечу на самолете, у которого заглох мотор, уже не испугался — ведь я знал теперь, что поплыву в Америку морем! На грузовом корабле!

После долгих поисков выяснилось, что нам повезло. В Хайфу как раз в эти дни пришел канадский грузовой корабль. Он прибыл из Африки через Суэцкий канал, а из Хайфы поплывет прямо в Нью-Йорк с большим грузом слоновой кости и антилопьих рогов, гепардовых, леопардовых и львиных шкур, а также медной руды. Возможно, он прихватит еще и обработанные в Израиле алмазы, но этого нам не сказали. Это был маленький, но надежный корабль — так, во всяком случае, заверял капитан, — и на нем было пять пассажирских кают. Две из них занимала английская семья, которой принадлежал груз шкур, еще в одной каюте жил капитан, а две оставшиеся каюты освободились в Хайфе, потому что занимавшие их пассажиры решили остаться на некоторое время в Израиле.

Я откликнулся на эти новости одним-единственным словом:

Мы купили билеты. У меня, понятно, не было никаких вещей, так что мне нечего было паковать. Рухама и дети поехали с нами в Хайфу. Расставание было тяжелым.

Поднявшись на палубу, мы увидели там старого англичанина и мальчика в возрасте Шая. Говорили они, понятно, по-английски, и я обрадовался, что у меня будут товарищи по путешествию, с которыми я смогу общаться. После третьего гудка корабль поднял якорь и отошел от причала. Мы еще долго видели Рухаму и двух детей, которые махали нам белыми платками. Я думаю, что Рухама захватила с собой платки специально для этой цели.

Как я уже сказал, на корабле было пять удобных кают. Каюта номер пять была отведена мне, а соседняя, четвертая, — Цвике. В кабине номер три жил капитан, а в двух остальных расположилась английская семья из четырех человек: двое молодых, дедушка и внук. Старика звали Уильям Симпсон, его сына — Уильям Симпсон-Второй, а его внука — Уильям Симпсон-Третий. Женщину величали, разумеется, «госпожа Симпсон». Это была семья охотников за львами. В самых страшных снах мне не могло прийти в голову, что когда-нибудь моими соседями окажутся люди, охотящиеся на таких животных, как я. Впрочем, поначалу я этого не знал, и мне казалось, что это обычная английская семья, в которой почему-то не хватало няни для мальчика. Их профессию я узнал только на третий день плавания, когда во время прогулки по палубе встретил старого Симпсона, и он, очевидно по привычке, поднял свою трость, направил на меня и сделал вид, что стреляет. Его внук сначала испугался, увидев меня почти рядом. Он спрятался за спиной деда, но потом вспомнил, видимо, что он будущий охотник, выглянул из-за дедовой спины, нацелился в меня игрушечным ковбойским пистолетом и тоже крикнул: «Пафф!» Чтобы доставить им удовольствие, я тут же перевернулся на спину и притворился убитым.

Дедушка Уильям радостно воскликнул:

— Мы попали! Лев убит! Где наши грузчики? Где шкуродеры?!

Потом он повернулся к внуку, который все еще прятался за ним, и объяснил ему, что я не настоящий лев, я только похож на тех львов, которых так часто показывают по телевизору. Мальчик осмелел, и дед подвел его ко мне познакомиться. Они оба пожали мне лапу — сначала дедушка, потом внук. Как положено настоящим джентльменам, они вежливо представились, и вот тогда-то я узнал, какова их семейная профессия.

Наутро, в четвертый день нашего плавания, я встретил маму маленького Уильяма. Она гуляла с сыном на палубе. Мальчик с возбуждением указал на меня пальцем и рассказал матери, как он вчера «охотился» за мной вместе с дедушкой. Мать сделала ему замечание:

— Да, я видела, Уильям, но не нужно показывать пальцем. Это невежливо.

«Смотри-ка, — подумал я, — ее вовсе не беспокоит, что снаружи я лев, и она ведет себя со мной вежливо и уважительно, зная, что внутри я человек». Она тоже мне понравилась, и я уже хотел это как-то выразить, но тут по палубе пронесся сильный порыв ветра и снес ее шляпу. Я подпрыгнул и ухитрился поймать ее своими когтями. Когда я возвращал ее, то увидел, что немного порвал ткань. Тем не менее госпожа Симпсон ничего не сказала — просто поблагодарила меня, надела порванную шляпу на голову и продолжила свою прогулку с сыном.

А вот господин Симпсон-Второй мне не понравился. В нашу первую встречу он молча глянул на меня, мысленно оценивая, очевидно, стоимость моей шкуры и гривы, и продолжил читать свою книгу.

Уже на пятый день плавания палуба корабля превратилась в африканскую саванну, по которой бегал лев, то есть я, и где в засаде прятались охотники, то есть старый господин Симпсон и его внук. До конца плавания я съел деда Уильяма шестьдесят шесть раз, а его внука восемьдесят семь раз. У деда было больше опыта. Он убил меня девяносто шесть раз, а внук — всего лишь тридцать девять. Может быть, даже меньше, но я иногда притворялся, что убит, чтобы он не так огорчался. Его отец пользовался ясной погодой, чтобы загорать на палубе и читать свою профессиональную литературу, и по-прежнему мне не нравился. Он тоже не особенно мной интересовался. Его жена, напротив, мило улыбалась мне всякий раз, когда мы встречались.