— Суд вынес приговор вчера, и для нас большая честь представить вам…

— Труппа не имеет к этому никакого отношения! — внезапно раздаётся чей-то крик.

Тишину, наступившую после этого возгласа, тут же сменяет гул голосов.

Вскоре я нахожу женщину, откуда донёсся крик. Она идёт к стражникам сбоку. Это одна из главных актрис.

— Труппа осуждает этот позорный поступок и…

Она не успевает договорить. Её грубо хватает другой стражник, дёргая за волосы и закрывая ей рот, после чего с помощью товарища тащит её прочь.

Герцогиня ругается сквозь зубы и с отвращением наклоняется, чтобы что-то сказать герцогу. Тот лишь качает головой с таким же выражением.

Нирида, должно быть, размышляет, что же теперь будет с этой актрисой.

Лира задерживает дыхание.

Жрец качает головой, выражая неодобрение, а распорядитель церемоний продолжает восхвалять подвиги герцогов и их величеств, говоря, что мы на шаг ближе к избавлению от магии и язычества. Тем временем на сцене мужчины начинают расставлять ящики, доски, верёвки, действуя слаженно, пока он говорит, и публика наблюдает с увлечением, пока конструкция не приобретает завершённый вид. Тогда распорядитель приказывает открыть двери театра.

— Дамы и господа, настало время для тех, чьи сердца слабы, покинуть зал. Всё подготовлено так, чтобы этот акт был благородным и достойным. Однако мы понимаем, что некоторые могут пожелать удалиться до того, как…

Нирида смотрит на меня с раскрытым ртом, не сдерживая удивления. Кто мог бы её за это осудить?

Герцоги остаются невозмутимыми. Похоже, они уже знали, что такое шоу будет устроено в их честь.

Лира с трудом скрывает ужас, глядя на трёх женщин, которых держат перед зрителями, закованных в цепи на ногах, руках и шее, без всякой надежды на побег. Они лишь могут наблюдать, как за их спинами готовят инструмент, который вскоре лишит их жизни.

— Так нельзя.

Её голос звучит так неожиданно, что мне нужно несколько мгновений, чтобы понять, что это именно она заговорила, несмотря на то, что она стоит всего в нескольких метрах от меня.

— Что с тобой, Лира, дорогая? — мягко спрашивает герцогиня.

— Так нельзя поступать здесь, на глазах у всех, верно? — спрашивает Лира.

Дюк Бахам на мгновение расплывается в отеческой улыбке, а Зания прижимает руку к его предплечью.

— Никто не осудит вас, если вы решите покинуть ложу. Вас не будут считать… неблагодарной, — осторожно предполагает он. — Все поймут, что вы никогда не видели ничего подобного и что вы — молодая и впечатлительная душа.

Лира открывает рот, и впервые я осознаю, что не знает, что сказать. Она снова смотрит на сцену, на платформу, на которой уже закрепляют веревки, с которых будут висеть женщины.

— Все еще есть дети среди…

— Родители, которые считают своих детей недостаточно взрослыми, чтобы присутствовать на этом действе, выведут их. Двери открыты, — высказывается Бахам с дружелюбной улыбкой, которая резко контрастирует с насилием, которое произойдет.

— Никто не осмелится пройти через эти двери! — восклицает Лира. Она говорит так громко, что, возможно, её слышат в соседних ложах, но, кажется, её это не волнует. — С герцогами и принцессой здесь, с благородными и стражей — никто не сделает ничего, что можно было бы расценить как неуважение!

— Дорогая, понизьте голос — шепчет Зания, явно ощущая дискомфорт. — Это всего лишь символическая казнь, ничего более.

Лира вновь замолкает.

Герцог интерпретирует это как признак того, что его жена смогла её успокоить.

— Их бы казнили на площади, перед сотнями людей, уже сегодня. Этот акт — в сущности, акт милосердия. Среди зрителей нет ни их друзей, ни родных, и, в отличие от того, что произошло бы на площади, здесь процесс пройдёт быстро, и они умрут достойной смертью.

Значит, они знали. Конечно, знали.

Внизу уже подготовлена платформа, с которой их должны повесить. Стражники даже не пытаются скрыть это от женщин, заставляя их смотреть на виселицу, прежде чем жестко заткнуть им рты кляпами и накинуть на головы тёмные мешки — плотные, непрозрачные, чтобы никто не слышал их криков, пока они поднимаются по лестнице, и никто не видел их лиц, когда они умрут.

Лира была права. Никто не осмелился покинуть зал, даже родители с детьми, которым закрывают глаза или шепчут слова утешения, поворачивая их к своим грудям и прикрывая их своими телами.

Беспомощность разъедает меня изнутри. Я прекрасно понимаю, что мы с Ниридой ничего не можем сделать. Мы одни, и даже если бы наши люди были здесь, мы не смогли бы предотвратить это, если не хотим потерять всё, что уже обрели.

Нирида сжимает мою руку. Это мгновение короткое, но достаточное.

Мы должны позволить им быть убитыми.

Внезапно Лира встаёт.

— Ваше Величество… — укоряет её герцогиня.

— Я это остановлю — едва слышно произносит Лира. — Это варварство.