Когда рассвело и солнце наконец взошло, по сцене важно прошествовал мужчина. Люди показывали на него пальцами и что-то восклицали друг другу. Соклей подтолкнул Протомахоса локтем. “Кто это? Я его не узнаю”.

“Это Стратокл, клянусь Зевсом”, - ответил Протомахос. “Деметрий мог бы начать лучше”.

“Почему?” Соклей навострил уши при намеке на скандал. “Кто он? Что он сделал?”

“Он распущенный, высокомерный шут”, - сказал Протомахос. “Он играл в политику до Деметрия Фалеронского, и не слишком хорошо. Раньше он держал гетеру по имени Филакион. Однажды она принесла с агоры немного шейных костей и мозгов на ужин, и Стратокл сказал: ‘Вот чем мы, политические деятели, играем в мяч”.

Соклей издал звук отвращения. Менедем сказал: “Милый парень!”

“Не так ли?” Протомахос опустил голову. “А потом было время, через год после смерти Александра, когда македоняне отбили наш флот у Аморгоса. Стратокл каким-то образом первым узнал о битве на море и сказал всем, что это была победа. Он надел гирлянду и предложил принести жертву богам и раздать мясо. Затем, пару дней спустя, правда достигла полиса. Все начали проклинать его, и он сказал: "Зачем винить меня, когда я сделал тебя счастливой на два дня?”"

“Действительно, прекрасный парень”, - сказал Соклей.

Он сказал бы больше, но тут заговорил Стратокл: “Афиняне, для меня большая честь представить вам нашего освободителя от многолетней отвратительной тирании, Деметрия, сына Антигона!” Возможно, он и был мошенником, но обладал звонким баритоном, который без труда наполнял зал.

Деметриос вышел, чтобы встать рядом с ним. Они составляли странную пару, поскольку афинянин был невысоким и коренастым, в то время как Деметрий, обладавший богоподобным телосложением, возвышался над ним на голову и плечи. “Приветствую вас, жители Афин!” - сказал он, и его голос также превзошел голос Стратокла. “Антигон, мой отец, обеспокоен свободой и автономией всех полисов Эллады, и особенно полисов Афин, величайшего и известнейшего из всех полисов”.

Это вызвало у него теплые аплодисменты. Афиняне были не более невосприимчивы, чем кто-либо другой, к тому, чтобы слышать, как их хвалят. Деметрий продолжал: “Поскольку это так, мой отец приказал мне восстановить вам вашу древнюю демократическую конституцию, которую тираны слишком долго попирали”.

Новые аплодисменты, оглушительный рев. Соклей захлопал в ладоши вместе с остальными. Он жил в демократическом городе и был хорошего мнения о демократии. Но он не мог не задаться вопросом, какие нити Антигон и Деметрий будут использовать для реставрации.

“Мой отец также просил меня передать вам, что он рад прислать вам 150 000 медимноев пшеницы из Анатолии для ваших складов и пекарен”, - сказал Деметриос. “И он также пришлет вам достаточно древесины, чтобы построить сотню трирем и вернуть вашему флоту былую славу”.

Под восторженные возгласы афинян со всех сторон Менедем пробормотал: “Ха!” Соклей опустил голову. Для восстановления флота требовалось нечто большее, чем древесина. Для этого требовались тысячи квалифицированных гребцов. Где Афины могли их найти? Чем бы она заплатила за них? Деметрий ничего не сказал об этом. И триремы были небольшой сменой флотов в эти дни, во всяком случае. Четверки, пятерки и шестерки - все полные не только гребцов, но и столь же дорогостоящих морских пехотинцев - выполнили основную часть работы. Некоторые обещания Деметриоса были менее экстравагантными, чем казались.

Это могло прийти в голову двум родосцам. Похоже, это не пришло в голову ни одному афинянину. Ну, это их забота, не моя, подумал Соклей. Он надеялся, что афиняне не будут беспокоиться об этом, но боялся и ожидал, что так и будет.

Когда аплодисменты стихли, Деметрий поклонился собравшимся афинянам и отступил назад, снова предоставив сцену Стратоклу. Оратор сказал: “С нашими первыми указами, когда мы снова станем свободными людьми, давайте восславим великих Антигона и Деметрия за освобождение нас от ненавистного ига Деметрия Фалеронского и Кассандра, его кукловода!”

Раздались новые радостные возгласы. Деметрий, сын Антигона, выглядел искусно удивленным, как будто он и представить себе не мог, что Стратокл предложит такое. “Смотрите, какой он скромный!” - воскликнул кто-то позади Соклея.

У Соклея были другие идеи. Он взглянул на Менедема, который тоже смотрел в его сторону. “Подставная работенка”, - одними губами произнес Соклеос. Его кузен опустил голову.

“Пусть это будет благоприятно”, - продолжил Стратокл: вступительная формула указа. “Давайте установим позолоченные статуи Антигона и Деметрия в колеснице, чтобы упомянутые статуи стояли рядом со статуями Гармодия и Аристогитона на агоре, чтобы одна пара освободителей могла смотреть на другую. Слышу ли я голос противника?”

Никто не выступил против. Указ был принят без единого ропота. Соклей счел его экстравагантным, но мысленно пожал плечами. Гармодию и Аристогитону приписывали помощь в свержении тирании Гиппия и установлении демократии в Афинах двумястами годами ранее. Любой, кто читал Фукидида, как Соклей, знал, что все далеко не так просто. Но к настоящему времени то, во что верили афиняне, было, по крайней мере, так же важно, как и то, что произошло на самом деле.

И - статуи! Тому, кто делал эти позолоченные статуи, понадобился бы пчелиный воск, чтобы покрыть форму и получить мелкие детали, которые он собирался вылепить. “Пчелиный воск”, - пробормотал Соклей. “Пчелиный воск”. Он не хотел забывать.