“Меня устраивает”. Менедем внезапно, казалось, осознал, что разговаривает с Соклеем, а не кричит на него. Он попытался приклеить хмурое выражение обратно на свое лицо, но ему повезло меньше, чем он, возможно, хотел. Вместо этого он одарил Соклея странной, неохотной полуулыбкой. “Привет”.

“Приветствую тебя”, - ответил Соклей тем же недовольным тоном.

“Мы ... застряли друг с другом, не так ли?” Сказал Менедем.

“Похоже, что да”, - сказал Соклей. “Если бы мы были женаты, мы могли бы развестись. Поскольку мы связаны кровными узами… что ж, ты это сказал. Мы можем извлечь из этого лучшее или худшее, но мы застряли ”.

“Я видел, как ты просматривал счета”, - сказал Менедем. Соклей опустил голову. Его двоюродный брат продолжил: “Насколько хорошо мы справились?”

“Вы хотите добраться до оболоса, или подойдет ближайшая драхма?” В свою очередь спросил Соклей. “Если это до ближайшей драхмы, вы хотите получить ее в афинских совах, или мне перевести ее в родосскую валюту?”

Менедем уставился на него. Соклей невозмутимо оглянулся в ответ. Менедем убрал руку с рулевого весла и обвиняюще ткнул в него указательным пальцем. “О, нет, ты не понимаешь. Ты не можешь обмануть меня, ты брошенный плут. Ты почти сделал это, но не совсем. Ты разыгрываешь меня, и я достаточно умен, чтобы знать это”.

Соклей назвал сумму в афинских драхмах. Затем он назвал большую сумму в более легких родосских драхмах. Он добавил: “Это предполагает, что мы можем конвертировать валюту без уплаты каких-либо сборов, как мы делали в Афинах. Серебро есть серебро, независимо от того, что думают люди, управляющие полисом. Если нам все-таки придется заплатить пошлину, то наша выручка снизится на два процента, и в этом случае это составит, - он назвал еще одну сумму, - в родосских драхмалах, конечно.

“Ты меня не разыгрываешь. Ты не мог это выдумать”. Теперь Менедем звучал неуверенно. Со своей стороны, Диокл выглядел так, словно не мог поверить своим ушам.

“Просмотрите счета сами, если не верите мне”, - сказал Соклей, зная, что Менедем не поверит. Он не смог удержаться, чтобы не добавить еще одну колкость: “Конечно, наши отцы”.

“Так и будет”. Менедем, казалось, тоже разочаровался в этой перспективе. Он сказал: “Когда мы вернемся на Родос, мы снова будем сыновьями Филодема и Лисистрата. Одна из причин, по которой мне нравится ходить в море, заключается в том, что вдали от Родоса я могу быть самостоятельным человеком, а не просто сыном своего отца ”.

“Что-то в этом есть, я полагаю”. Но Соклей говорил больше из вежливости и чтобы не затевать новую ссору, чем из убежденности. Его собственный отец был более покладистым, чем дядя Филодем.

В этом он не сомневался, как и в том, что Филодем гораздо усерднее пытался управлять жизнью Менедема’ чем его собственный отец. Тем не менее, Соклей оставался убежден, что Менедему жилось бы спокойнее, если бы он не давил так сильно на дядю Филодема. Он пытался сказать то же самое время от времени, но Менедем, как обычно, не хотел слушать.

“Я не могу дождаться следующей весны”, - сказал теперь Менедем. “Я хочу уехать, быть свободным, быть самим собой”.

У Соклея никогда не было проблем с тем, чтобы оставаться самим собой на Родосе. Если судить по количеству жен, которых Менедем соблазнил в полисе, то и там у него не было особых проблем. Еще одна вещь, которую его кузен не хотел бы услышать. Соклей сказал: “Я понимаю, почему ты стремишься уехать, но я рад, что в твоем голосе нет отчаяния, как это было, когда мы покидали Родос пару лет назад”.

Он думал, что это достаточно безопасно. Что бы он ни думал, он оказался неправ. Без предупреждения лицо Менедема превратилось в захлопнутую дверь. Двоюродный брат Соклея внезапно начал говорить односложно - когда он вообще говорил. Большую часть следующих двух или трех часов он просто молчал. Соклей не думал, что Менедем снова рассердился на него, но Менедем был явно чем-то недоволен.

Посреди этого нервирующего молчания Соклей спросил: “Что я сказал плохого? Скажи мне, в чем дело, и я извинюсь за это”.

“Это ничего не значит”, - натянуто сказал Менедем. “Это вообще ничего не значит”.

Он не говорил правды. Он даже близко не подошел к тому, чтобы сказать правду. Это не могло быть более очевидным. Однако столь же очевидно было и то, что он не хотел, чтобы Соклей тыкал пальцем в то, что тот скрывал. Большую часть времени Соклей все равно продолжал бы тыкать и подталкивать. Будучи тем, кем и чем он был, он мог даже не заметить, что Менедем что-то утаивает. Однако после ссоры со своим двоюродным братом он обнаружил, что стал более внимателен к настроениям Менедема, и больше не настаивал на этом.