Дядя Валя глухо закашлялся.

В комнату осторожно вошла раскрасневшаяся Матросова.

Уловив гнетущую обстановку, она молча прошла к столику и залпом допила из своей рюмки оставшийся коньяк.

Поставив рюмку на стол, как ни в чем не бывало спросила:

— Хороший коньяк, настоящий. Валентин Робертович, а вы ощущаете квантовый переход? Сейчас столько об этом пишут…

Варвара Сергеевна сидела за рабочим столом.

На сей раз ней было старое шерстяное платьице, но и в нем было душновато — майское солнце пекло из окна совсем по-летнему. Чай в стакане был снова остывший, а из пирожка, который испекла жена Василия, выпал кусочек вишни и прилип на карту в самом центре Австралии.

Она обмакнула палец в ягодную мякоть и намазала соком губы.

Пошарила по ящикам стола в тщетной надежде отыскать пудреницу или зеркальце, но снова ничего не нашлось.

С утра от столичного начальства пришла телеграмма, которую спешно принес Василий. Судя по злорадной ухмылке, он, в обход правил, телеграмму прочёл. Задержанного «N» — в телеграмме именно так и было указано «N» — приказано было этапировать с конвоем до ближайшей станции как можно скорее.

На станции находился опорный пункт, и информацию о дальнейшей судьбе заключенных тамошние сотрудники получали из столицы напрямую. Самоварова не знала наверняка, но догадывалась, что не все, кого привозили в этот пункт, садятся в сопровождении конвоя в поезда.

Военное время неумолимо диктовало свои законы…

Как ни пыталась она убедить себя в том, что особенный заключенный попал сюда по «бытовухе», успокоения это не приносило — он так и не сознался ни в одном преступлении и не назвал своего имени.

И даже момент его задержания оставался невыясненным — двое оперативных сотрудников, которые его привезли в этот отдаленный полустанок, сразу после поимки указом сверху были переведены в другое место — об этом также доложил Василий.

Не исключено, что тайна, которой было покрыто это дело, была связана с особенными преступлениями особенного заключенного.

А это, видимо, расстрел…

В подвале, где жила хилая собачонка со своим щенком, был тайный лаз на случай экстренной ситуации. Самоварова не знала ни какой он длины, ни куда ведет, но возможность им воспользоваться в экстренной ситуации (это она знала наверняка!) была указана в некоей должностной инструкции.

За дверью дежурил готовый ворваться в любую минуту со срочным донесением Василий, и тратить время на проверку лаза было небезопасно. Зная о его излишней говорливости, начальница могла привлечь к своему внезапному исчезновению из кабинета ненужное внимание дежурившей за окном охраны.

Действовать надо было не только последовательно, но и моментально.

Проверив табельный на наличие патронов, она завернула оружие в свалявшийся мохеровый шарф и сунула его в холщовый походный мешок, обнаруженный в одном из нижних ящиков стола. Там же отыскалась пустая овальная фляжка, из которой разило спиртом. Соорудив из бумажного листа воронку, Варвара Сергеевна перелила в нее остывший чай. Упаковав в допросный лист два оставшихся пирожка, уложила кулечек и фляжку в мешок.

В ее руке нервно дрогнул колокольчик и продолжал дребезжать, пока не распахнулась дверь.

— Приведите этого… — Она с усталым выражением потерла рукой лоб. — Который музыку любит, в красном свитере.

— Так уже готовим его к отправке, приказ же пришел.

— В его деле кое-чего не хватает… Или ты про дело забыл? Пока с документами не закончу, заключенный не может быть отправлен.

— Ага! — шмыгнул носом дежурный. — Но скоро состав пойдет, шуму наделает. Опасный он, мужик этот, себе на уме. Как бы не сбег! — Василий, будто чуя что-то в воздухе, громко шмыгнул носом.

— Вот и хорошо, что состав пойдет. У тебя опять голова разболится, а я тут за ним пригляжу. — Самоварова принялась щелкать кнопкой «допросной» лампы. — Ты за дверью бди.

— Слушаюсь! — поглядев с недоверием, дежурный взял «под козырек».

— Товарищ Сивобородко! — строго крикнула она в спину.

Василий обернулся.

— Покормите его напоследок получше, — многозначительно сказала Самоварова. — И в нужник выведите. Потом заводите. Я пока с документами разберусь.

Как только за Василием закрылась дверь, ее затрясло.

План был насквозь дырявый, сшитый наскоро. Если не выгорит, она умрет вместе с этим человеком. Сегодня или через месяц — какая разница? Их станут искать, поймают свои или чужие, скрыться негде — война ведь везде. Двум смертям не бывать, одной не миновать…