Потрясенная поведением Иоанна, все больше осознавая его недостатки как короля и военачальника (Мирбо так и останется его единственной крупной победой), значительная часть анжуйской и бретонской аристократии стала разворачиваться в сторону Филиппа, который встречал ее с распростертыми объятиями. Поскольку Иоанн на это не реагировал, за анжуйцами и бретонцами последовали аристократы Нормандии. Воодушевленный успехами, Филипп решил, что пришло время заняться замком Шато-Гайар – ключом к Нормандии. Иоанн поручил защиту замка Роже де Ласи, принадлежавшему к основной ветви той же семьи Ласи, с которой мы познакомились в предыдущей главе. В отличие от своих более известных валлийско-ирландских родственников, Роже де Ласи владел землями исключительно в Северной Англии, что обеспечивало его верность переменчивому Иоанну.

Иоанн прекрасно осознавал стратегическое значение замка и вскоре предпринял попытку снять осаду. Его избыточно сложные планы нападения на Филиппа одновременно с суши и с моря обернулись неудачей, однако до победы французов было еще далеко. Шато-Гайар продержался всю зиму, и казалось, весной Иоанн получит второй шанс на прорыв блокады. Тогда Филипп взял на себя командование штурмом. Сначала он попытался захватить укрепления юго-восточной стороны – единственное место, где к замку можно было подойти напрямую. И хотя французская осадная башня так и не добралась до стен, саперы Филиппа смогли сделать подкоп и разрушить часть укрепления первой линии [45] . В последующие дни пали стены второй линии, а затем и третьей {366} .

Филипп совершил немыслимое. Он получил Шато-Гайар, и теперь перед ним лежала Нормандия. В ближайшие месяцы французские войска взяли Фалез, Кан и Шербур. Как только стало ясно, что помощь из Англии не поступит, Филиппу достался и главный приз – Руан {367} . Войска французского короля активно продвигались, и вскоре для Иоанна последовали потери в Анжу, Мэне и Пуату. Иоанн был потрясен тем, как быстро все рушилось. Менее чем за два года он прошел путь от победы при Мирбо до бессильного наблюдения за тем, как враги расчленяют его континентальные владения. Теперь даже Англию нельзя было считать безопасным местом, и король готовился к возможному вторжению. Детское прозвище Иоанна – Безземельный – оказалось чересчур метким. К нему все чаще присоединяли вторую насмешливую кличку – Мягкий Меч {368} . Ведь в те моменты, когда требовались решительные действия, Иоанн в нерешительности медлил.

Утрата Нормандии тяжело сказалась на Иоанне и англичанах. И дело было не только в финансовых и стратегических потерях (весьма значительных), но и в тяжком психологическом и идеологическом ударе. Хорошие короли должны защищать и расширять свои владения, и с потерями такого масштаба невозможно было смириться. В эпоху, когда считалось, что все происходящие события определяются промыслом Божьим, гнев Господень не мог проявиться сильнее. Современникам не потребовалось много времени, чтобы найти причину: обращение Иоанна с Артуром и другими пленниками Мирбо. Посеяв ветер, Иоанн пожал бурю.

Это был не первый раз, когда Нормандия и Англия после 1066 года шли разными путями. Вильгельм Завоеватель передал герцогство в руки своего старшего сына Роберта Куртгёза, оставив Англию второму сыну – Вильгельму Руфусу. И хотя Генрих I в 1106 году снова объединил домены, герцогство стояло особняком и неоднократно поддерживало соперничающих членов королевской семьи, включая Вильгельма Клитона (сына Куртгёза) и Генриха Сына императрицы (так поначалу именовали Генриха II). Но теперь в Руане правил не какой-то соперничающий член англо-нормандской королевской семьи, а король Франции. Вероятность того, что Англия и Нормандия вновь окажутся в руках одного правителя, была в лучшем случае невелика. Еще больше осложняла ситуацию реакция на эти события по обе стороны Ла-Манша. И Иоанн, и Филипп теперь настаивали на абсолютной лояльности. Французский король лишил верных Иоанну баронов их владений в Нормандии, а Иоанн проделал то же самое с английскими землями тех, кто принял сторону Филиппа. Только влиятельному Уильяму Маршалу удалось избежать такой участи, но он заплатил за компромисс долгими годами, проведенными в политическом забвении {369} .

Свою роль в этом отчуждении сыграли также язык и культура. Хотя расселение после 1066 года привело к тому, что у английской правящей элиты появилось много общего с нормандской, но по мере того как роды пускали корни, начали проступать различия. Люди на северной стороне Ла-Манша стали считать себя англичанами, даже оставаясь в целом нормандцами в культурном и лингвистическом отношениях. К концу XII века мы начинаем наблюдать возрождение национальных стереотипов. В глазах французов (и нормандцев) такие аристократы, как Маршал или Роже де Ласи, давно стали местными. Это были не нормандцы-экспатрианты, а англичане – со всем соответствующим культурным багажом. Язык служил здесь как для разделения, так и для объединения. Хотя английские бароны продолжали изъясняться по-французски, их все более специфический англо-нормандский диалект вызывал во Франции насмешки. (Отсюда берет истоки долгая история парижского языкового высокомерия.) Нормандия и Англия все больше превращались в нации, разделенные общим языком [46] .

Политические обстоятельства также способствовали тому, что разобщенность после 1204 года стала гораздо более серьезной, нежели в 1087 или 1150 годах, когда герцогство временно отделялось от английской короны из-за споров о престолонаследии, вызванных смертью Завоевателя, и из-за Анархии. После 1066 года большинство крупных аристократов владели землями по обе стороны Ла-Манша, и в их интересах было поддержание дружеских отношений между этими регионами. Однако со временем появилась тенденция к консолидации владений: семьи передавали нормандские и английские территории разным ветвям или продавали земли в одном регионе, чтобы вложить средства в другой. Такие тенденции особенно сильно проявлялись у средней и низшей аристократии. Ко времени правления Иоанна только крупнейшие бароны, например Уильям Маршал и Гуго де Ласи, продолжали владеть доменами по обе стороны пролива {370} . Теперь мало у кого оставался личный интерес в сохранении империи Завоевателя на материке и острове: многие считали, что это только мешает объединять усилия в одном направлении.

Таким образом, хотя виновником своих проблем стал сам Иоанн, они выявили более глубокие разногласия в Анжуйской империи. Отделить английские интересы от континентальных в начале XIII века оказалось не проще, чем в любое другое время в истории. Политические выгоды тянули Иоанна в противоположных направлениях. Честь требовала, чтобы он вернул утраченные владения, однако такие попытки неизбежно оказались бы непопулярными, особенно если бы не увенчались успехом (как в реальности и произошло). В результате Иоанн стал все больше полагаться на небольшую группу континентальных соратников, состоявшую из людей, которые много потеряли из-за действий Филиппа, – таких как Жерар д'Ате, Ангелар де Сигонье, Филип Марк и Пьер де Рош. Эти аристократы оставались всецело преданы Иоанну и стремились вернуть его (и свои) земли. Но если таким образом проблема лояльности как-то решалась, то внутренняя напряженность лишь обострялась. Большинство этих баронов было выходцами из Турени (области к югу от Нормандии), и их основной интерес заключался в восстановлении туренских доменов, а не самого герцогства, которое требовалось остальной англо-нормандской аристократии. Поэтому влияние этих «чужаков» вызывало глубокое возмущение в среде английской аристократии, усиливая стремление к частным интересам в ущерб государственным {371} .