Лицо у Митьки снова сделалось угрюмым, и он растерянно пролепетал:

— Значит, совсем ничего нельзя сделать?

Ответом на его риторический вопрос стал звонок.

Так до конца уроков мы ничего и не изобрели. Настроения нашего это, естественно, не улучшило.

Мы с Агатой уже надевали в гардеробе уличную обувь, ибо в нашей школе у Сретенских ворот с этим очень строго. Переобуваются все, вплоть до одиннадцатых классов. Я зашнуровывала ботинки, когда совсем рядом, хохоча, остановились две учительницы младших классов.

— Чего, девчонки, веселитесь? — подошла к ним наша школьная медсестра.

— Сейчас сама обхохочешься, — отвечала одна из учительниц. — Слыхала, как иностранца в нашей столовой накормили пирожком со шпилькой?

— Ну, — достаточно равнодушно отозвалась медсестра. — Это мальчишки какие-то виноваты. По-моему, совершенно не смешно.

— В том-то и дело, что очень смешно, — прыснула вторая учительница. — Представляешь, сидит сейчас наш Виктор Владимирович в столовой. Пообедал, и пирожка ему захотелось. Как раз только что свеженькие выпекли. Он как куснет, а там... — Учительница зашлась от хохота. — А там шпилька! Ну и вид у него был! Мы едва там от хохота удержались!

— Опять те же мальчишки запихнули? — охнула медсестра.

— При чем тут мальчишки! — давились от смеха учительницы. — С фабрики, видно, привезли такие. Ой, видела бы ты! Виктор Владимирович эту шпильку изо рта вытащил, и глаза у него из орбит вылезли!

— Ужас какой! — не поддержала их веселья медсестра. — Пойду к нему. Надо срочно запретить продажу этой гадости. Ведь если дети подавятся, нам отвечать.

И она убежала. Мы с Агатой кинулись догонять уже покинувших здание мальчишек. Возле турникетов пришлось повозиться с «личными карточками учеников». Дело в том, что в нашу замечательную школу просто так не войдешь и не выйдешь. Только с помощью «личной карточки ученика», которая открывает турникет.

В общем, пока мы вышли, мальчишки были уже далеко. Мы бежали по Сретенке, орали им, орали, даже прохожие на нас оборачивались. Когда наконец нам удалось их догнать и я повисла у Сидорова на рюкзаке, он как гаркнет:

— Адаскина, ты что, чокнутая или уже лечиться собираешься?

Как же я обозлилась. Мы бежали, старались, хотели обрадовать их, и вот она, благодарность!

— Дурак ты, Сидоров. Сам ты чокнутый, — естественно, не осталась в долгу я.

А он только сильнее завелся и заорал:

— Ну и вали тогда отсюда!

Одна я, конечно, отвалила бы, и пусть бы себе дальше мучились. А еще лучше — предков в школу завтра привели бы. Вот бы мы посмеялись. Таких хамов, как Сидоров, учить надо. Но Агата мне помешала. Я уже поворачиваю в обратную сторону и ее за собой тяну. А она вдруг возьми и скажи:

— Зойка! Да прекрати ты! Они ведь еще самого главного не знают!

Во мне прямо все заклокотало от возмущения. А Агата тем временем радостно выдала им историю про Макарку В.В. и его новый пирожок со шпилькой. В стане мальчишек началось настоящее ликование.

— Ура! Награда нашла героя! — проорал на всю Сретенку Будка. — Теперь я спасен!

— Есть все-таки справедливость на этом свете! — вторил ему Клим.

А хам Сидоров, уставившись на меня, сказал:

— Адаскина, да ты не расстраивайся. Ну, хочешь, я тебя даже поцелую?

И он гнусно расхохотался. Я попыталась стукнуть его по башке мешком со сменкой, но он увернулся и продолжал хохотать. А главное — Агата смеялась вместе с ними. Тоже мне, подруга называется. Хотя на сей раз у нее, можно сказать, была уважительная причина. Она просто за Клима радовалась, что он теперь неприятностей избежит. И я простила ее.

Отсмеявшись, мальчишки встали перед новой дилеммой: сообщать или не сообщать родителям о вызове в школу.

— Зачем? — пожал плечами Клим. — Инцидент-то исчерпан. На какую тему теперь Нике и Макарке В.В. беседовать с нашими предками?

— Но, с другой стороны, нам никто не говорил, что теперь наши предки не нужны, — засомневался Будка. — Вдруг они все равно хотят с ними встретиться? Я, например, дома ничего не скажу, мои предки не придут, а им начнут из школы на работу названивать.

— И разыграется у тебя, Митенька, новый акт драмы, — съязвила я.

— Между прочим, совсем не смешно, — надулся он. — Если бы не история с шариками, я бы вообще ничего не боялся. А так...

— Да нет, ребята, — вмешался Сидоров. — Думаю, Макарке В.В. и Нике завтра наших предков не только не захочется видеть, но даже будет неприятно, если они придут. Ведь тогда им придется признать собственные ошибки. А кто это любит?

— Ох, Тимурчик. Никто, — многозначительно произнесла я.

Но этот толстокожий, не почувствовав никакого подтекста, снова расхохотался: