— В какое время вам удобно к нам приехать?

— Ну… завтра, к часу дня.

— Мы пришлем за вами машину…

Ужинали в отдельном зальчике презентабельного ресторана в компании друзей Изика — двух прокурорских и трех местных чекистов, один из которых служил в охране ливанского лидера Каддафи и ныне прибыл на родину в отпуск. На мой вопрос, отчего в Ливии не нашлось местных телохранителей, ответил уклончиво — дескать, профессионализм советской охранной школы лучший в мире, однако за этим фактом прослеживалось иное: острая политическая заинтересованность СССР в режиме ближневосточного диктатора и в сохранении его благополучия. Да и вообще стратегический объект под присмотром…

Этот парень из азербайджанской «девятки», то бишь Девятого управления КГБ, занимавшегося охраной правительства, представлял для Изика с его дружками немалую ценность. Как я уяснил, валюта на руках этих деятелей не переводилась, а через Ливию с дипломатическим паспортом и спецрейсами сюда, в Баку, можно было перевести горы заграничного дефицита, реализовав криминальные по тем временам доллары в ходкий товар.

Стол, понятное дело, ломился от изысканных блюд, чье перечисление могло бы привести к голодному обмороку жителей российской глубинки; кувшины со свежевыжатыми соками соседствовали с коньячно-водочным изобилием; увесистые золотые зажигалки мерцали у хрустальных пепельниц, и доносились до меня застольные прокурорские реплики, например:

— … Важен не состав преступления, а состав суда…

— Личность преступника в интересах следствия не установлена…

Компания Изика собралась здесь не только ради выпить-закусить, но и обсудить, в частности, детали предстоящей операции по моему визиту к здравоохраняющему министру.

— Завтра пусть приедет к нему на их машине, — сказал один из чекистов. — Мы ее сопроводим. Обратно поедешь с нами. Далее: из «Интуриста» переселим тебя на нашу квартиру. У него много прикормленных мусоров, в гостинице возможны провокации. Подсунут какую-нибудь девку, или устроят пьяный конфликт…

— У меня на даче будет жить, — сказал Изик. — Зачем квартира? На берегу моря, прислуга, шофер с машиной, местные бойцы в случае чего…

Я невольно вздохнул, понимая: соскочить со складывающейся ситуации теперь получится едва ли. Хоть весь обмажься вазелином отговорок, из этих тисков — без увечий, пусть даже моральных, теперь не вылезти. Вот тебе теоретические незамысловатые планы проветриться, набраться впечатлений… Будут тебе впечатления!

— За вашу замечательную страну! — я поднял рюмку.

На лица моих сотрапезников опустились тени озадаченности.

— Почему страну? — подал голос один из чекистов. — Мы — советская социалистическая республика.

Я хотел спросить, где он видел какие-либо Советы, и что они вообще из себя представляют, но с данным вопросом решил не перебарщивать. Однако с мягким нажимом повторил:

— За вашу гостеприимную страну!

И — получил в ответ снисходительные, с пониманием, улыбки.

Отлучился в туалет. И тут, в предбаннике ресторана, увидел сидящего в углу за пластиковым общепитовским столиком Амлинского в компании какого-то невзрачного типа в засаленном пиджачке — судя по всему, редактора его будущей книги. На столе пребывал заскорузлый шашлычок, огуречно-помидорный салатик и мутноватого стекла графинчик с водкой. И — две тарелки с сосисками и горошком. Рядом со столом, облагораживая интерьер, высился блеклый фикус.

Да-с, встречали здесь мастера советской прозы явно по средствам редакторской зарплаты. Легко было представить и захудалую гостиницу, куда его поселили. Отдать ему, что ли, свою камеру в «Интуристе», все равно уже не нужна? С другой стороны, перепутают его личность с моей, да устроят какой-нибудь нонсенс, вот дело будет… Особенно, если нанятую ментами девку подсунут. Тут уж Вова точно погорит, заглотит наживку без промедлений, распустив свои перья во всей их поблекшей красе…

Пригласить этих пониклых литераторов к своей крахмально-скатертной столешнице, дымящейся горячими, с кухни, деликатесами? Мои новые знакомые-подельнички, конечно, проявят гостеприимство к знаменитому, хотя неизвестному им мастеру пера, ибо книг, за исключением Уголовного кодекса, не читают, но только вот мастер в компанию не впишется… И я тут же себе представил его унылую физиономию интеллектуала мирового, как он полагает, масштаба, среди лоснящихся рож местных деловых проходимцев, щеголяющих в итальянских костюмах и стодолларовых галстуках. С высокомерно-презрительной миной, будто опальный князь на пиршестве черни, он будет восседать среди никчемных бездуховных персонажей в уверенности, что его кормежка за их счет — высочайшее для них одолжение.

Нет, пусть со своим апломбом покуда непризнанного гения, мой педагог сегодня довольствуется сосисками…

Наш помпезный стол с роскошью своих блюд виднелся в проеме широких створчатых дверей, отчетливо Амлинским различимый. Я нутром чувствовал, что он ждет от меня приглашения, но, мило и дружески улыбнувшись ему, прошел мимо, узрев краем глаза в стенном зеркале его обращенный на меня взгляд. Взгляд был тяжелый… А меня кольнуло некое злорадство. Правда, мгновение спустя я его устыдился. Как часто мы не прощаем своим близким их слабостей, коих и в нас множество; как редко задумываемся об их судьбоносной сопричастности нам и судим их судом грошовых амбиций, пока не наступает прозрение с их уходом от нас. И вот уже не перед кем покаяться, оставшись в пустоте все суживающегося и суживающегося одиночества…

Но неутомимо и слепо влечет нас бодрая глупость незрелости по безоглядным дорожкам гордыни! Оглянемся на них потом, посочувствуем сами себе, над собою же подосадуем.

Счет за гулянку, который я мельком усмотрел, по количеству цифр соответствовал номеру моего паспорта, из него стоило вычесть квадратный корень, но мои сотрапезники оплатили его с тем же бесстрастием, с каким принял затребованную оплату накрахмаленный, с идеальной прической официант, похожий на исполнителя приговоров из фильмов об итальянской мафии.