— Ну-с, — чокаясь, поведал мне Эдик своим бархатным баритоном, — навестил я давеча Союз писателей… Собираю плеяду мастеров приключенческого жанра для совместного совещания в Юрмале… Хорошая идея? Почему бы не погулять недельку за счет Союза? Так вот. Смотрю утвержденный список. И… где, спрашиваю, Молчанов? Он же был заявлен… Так секретарша аж завизжала: вы газет не читаете? Вы бы еще туда Аксенова включили! Я чуть выговор не получила, когда ваш список на подпись принесла!

В дверь кабинета постучали. Затем донесся голос Серова:

— Эдуард, я в булочную. Будут звонить, вернусь через полчаса.

Компанию нам бывший шеф КГБ не составил, даже лица не показал, откровенно почитая нас людишками второго сорта, негосударственными трепачами, и невольно припомнился мне сегодняшний разговор с начальством в «Интеркосмосе».

Может, действительно прекратить все мои писания и начать восхождение по карьерной лестнице в тех же шпионских иерархиях? Хотя сколько писателей были шпионами и наоборот? Не мешало ведь одно другому…

Я посвятил многомудрого Хруцкого в детали своих злоключений.

— Да ты не переживай, — сказал он. — Психушка тебе не светит, в тюрьму не посадят, за границу не вышлют, тут надо серьезнее отличиться, принципиальнее… Плохо, что позавчера Голос Америки о тебе вещал, как о восходящей звезде советской литературы…

— Да ну!

— Слышал своими ушами. И, полагаю, не я один…

— Какие же теперь перспективы?

— А я завтра с Бобковым увижусь, — беспечно отозвался он. — То есть, с начальником Пятого управления «гэ-бэ»… Поговорю. Он — человек взглядов широких… А дело твое по принадлежности спустили ему, это — с гарантией. Я знаю, что сказать…

— Что именно?

— Неправильно понятая позиция в высшей степени идейного автора. По аналогии с сантехником Сидоровым, получившим пять лет за выкрики на улице: «Все прогнило! Систему однозначно надо менять!» И потом. Ты думаешь, в Конторе полное единогласие? Там сейчас схлестнулись два крыла: сталинцы и обновленцы…

— И кто же обновленец?

— Да тот же Андропов со своей командой.

— Его уже нет. Но он же гайки и начал закручивать… Народ в магазинах хватали: почему, граждане, в трудовой час не на работе? Я тоже в очереди в винном отделе попался…

— И?

— А у меня французские международные права с собой были. По формату на паспорт похожи. Я их предъявил. Мне эти дружинники: вы иностранец? Да, говорю. А что здесь делаете, в СССР? Стою, говорю, за бутылкой. А так — работаю представителем радио «Свободная Европа». Мне эти права вернули, словно я им змею в руки сунул, и тут же их как ураганом сдуло. Документик я и гаишникам предъявлял. Сделал к нему талон предупреждений, вырезал квитанцию на доставку товара из парижского рекламного журнальчика. Там прописным текстом шмотки обозначены в номерном порядке, а сбоку — цифры, которые надо подчеркнуть. Гаишник спрашивает: где тут дырку ставить за превышение скорости? Цифра «три», говорю. Он пробил колготки.

Хруцкий расхохотался.

— Вот этими магазинными рейдами Андропов сталинцам и подыгрывал. И Любимова им отдал на растерзание, как пешку в игре… Кстати, между нами… Он же запретил «пятерке» разрабатывать Театр на Таганке. Вообще — никаких агентурных мероприятий!

— Да быть не может! Чтобы на Таганке, да без стукачей!

— Представь себе. Дежурный, что называется, куратор есть, да. Нормальный парень, в меру интеллигентный матерщинник, из московского управления. Ездит с ними на заграничные гастроли, не более того. Александр Георгиевич Михайлов. Мыслит широко, разнопланово, будет генералом, уверен.

— И что, Высоцкого тоже не обставляли?

— Постольку-поскольку. Доверительные, спокойные отношения. Он и в клубе их концерт давал, при всем сидящем в зале руководстве. Он нужен был, как клапан пара… Да и какую он представлял опасность? Бунтарь, протестный певец? Да чушь. Он — не Галич, кто бил власти в глаз, а не в бровь. Он имитировал протест, не имеющий адреса. Этакое мужественное оттягивание тетивы тугого лука без стрелы, где звон отпущенной тетивы заменял свист стрелы, ушедшей на поражение. К тому же, ему доходчиво и даже дружелюбно объяснили: в России ты — гигант, вне ее — пигмей. И он это понял, как только на Западе побывал.

— Ну, Володя был человек увлеченный, эмоциональный… И занести его могло в любую сторону. И вряд ли у него на Лубянке одни доброжелатели были. И на иглу его могли подсадить, тут комбинацию сообразить несложно при хроническом алкоголизме…

— Если Контора его на иглу подсадила, — сказал Хруцкий, — это не докажет никто и никогда. Никакого документа на сей счет не обнаружится. Такие дела обсуждаются исключительно на витиеватых словах и мычании. А человек он был хоть и эмоциональный, но в первую очередь — рациональный. И как в омут головой в западные кущи нырять не спешил, понимая: ты можешь там блистать, если представляешь науку или искусство вненациональное: музыку, балет, оперу… Примеры: Растропович, Вишневская, плясуны, фигуристы. И — Любимов. Он умеет ставить оперы, он и востребован везде. А если кому-то из актеров повезет с кино, то его или ее, возьмут исключительно на роль иностранцев. Даже Ален Делон у них — пришлый француз, хоть и давались ему одни из главных ролей в картинах.