Сейчас же Ира моталась между Москвой и Одессой, запечатляясь в детективе «ТАСС уполномочен заявить» в роли жены предателя Родины, должной от руки безжалостного отравителя-супруга, сморгнем слезу, погибнуть.

— Половина рабочей группы — из КГБ, — говорила Ирина. — Один консультант погоняет другого. Кино чекистского престижа. Ребята очень стараются. Но актеры — великолепные. Компания на славу. Кстати. — Она взглянула на часы. — Ого, уже полпервого… А у меня в десять утра самолет из Внуково в Одессу… Надо заказать такси! — И через пять минут: — У них намертво занят телефон в их бюро услуг! И где мне метаться утром в поисках тачки?!.

— Ну, отвезу… — вздохнул я. — Сервис у нас ненавязчивый, а вот навязчивый спрос ему противоречит…

Утром прикатили в аэропорт. По сценарию фильма Ире надлежало быть теннисисткой, навыкам игры ее обучили, но эта вынужденная роль оказалась в итоге ее увлечением, и в Одессу она отбывала с целой сумкой инвентаря, из которой торчали оплетенные кожей рукояти теннисных ракеток.

Подхватив свои сумки, двинулась — упруго, летящей походкой, с прямой спиной, к стеклянным дверям аэропорта, неся в повороте головы и во взгляде какую-то озорную взбалмошность, или же в эту очаровательную взбалмошность играя; безоглядно проходящая сквозь толпу, погруженная в себя, красивая и гордая, как сильная вольная птица. Она уже была там, в своем кино, в будущей жизни, а ушедшее вчера ее уже не интересовало, я это почувствовал остро и грустно, оставшись в своем одиночестве…

И куда дальше? Домой? Что там? Читать нечего, смотреть, глотая пиво, свежеприобретенную видео голливудщину? Тут вспомнилось, что неподалеку, в писательском доме творчества пребывает Володя Амлинский, пообещавший мне дать на время в качестве чтива запрещенную для свободного оборота литературу, которой его снабжали странно тяготеющие к его обществу чекисты.

Из аэропортового телефона-автомата позвонил в писательскую пансионатную обитель. Амлинский возрадовался:

— Конечно же, приезжай! Только… — он запнулся, а я тут же почувствовал подвох. И неспроста!

— Только книжка в Москве… Если ты имеешь в виду ту, про солдата…

Да, я имел в виду именно что обещанные мне для ознакомления «Приключения солдата Ивана Чонкина», за авторством крамольника Войновича, высланного из СССР.

— И что? — спросил я, уже предугадывая ответ.

— Я сегодня как раз собирался в Москву, — поведал Володя. — И, если ты…

— Довезти тебя до дома из пансионата?

— Ну, уж коли тебе нужна книга…

— Тогда ждите такси, — сказал я, не удержавшись от усмешки.

В пансионате зашел в буфет за бутылкой минералки, увидев в пустой столовке за поздним завтраком Нагибина, уминающего яичницу. Компанию мэтру составляла девица лет двадцати пяти, очень даже. Длина ее юбки и каблуков была примерно одинакова. Модница была представлена мне, как начинающая гениальная поэтесса. Таковой комплимент классика, несмотря на очевидную лживость, оправдывался его вполне определенными намерениями, должными быть подкрепл,нными лестью, от которой покраснели прелестные ушки будущей жертвы. В литературных кругах этот степенный неуемный женолюб носил кличку «Нагибон».

После пары минут пустой болтологии ни о чем, я припомнил маленький фактик из детства, косвенно связанный с моим сегодняшним визави.

— В квартире моих родителей была большая библиотека, — поведал я. — Отчетливо помню книжные полки, где том Юрия Нагибина соседствовал с книгами Куприна и Алексея Толстого. И отчего-то у меня была непоколебимая уверенность, будто это — одна компания знаменитостей из века девятнадцатого…

Нагибин посмотрел на меня покровительственно, но тепло. Мой невольный елей пролился на благодатную почву его самомнения.

А я, глядя на него, думал: отчего наша писательская братия столь тяготеет к этим скучнейшим домам творчества, окруженным истоптанными убогими лесками; бетонными коробками с тесными комнатками, казенными постелями, столовками, где качество еды — на уровне заводского общепита… Неужели весь смысл здешнего времяпрепровождения — дармовщина и возможность безмятежного пьянства вдали от всевидящих очей бдительных жен? Припомнился нечаянно услышанный обрывок разговора за столиком в писательском ресторане: «Наконец-то, свобода! А вчера едва рюмку налил, тут же включилась сигнализация — супруга!»

Нагибин, впрочем, не пил, и с куревом решительно завязал, измученный приступами гипертонии. Но в остальном — не монашествовал…

Дверь в номер Амлинского была не заперта, но в комнате он отсутствовал, и на мой возглас: «Есть ли здесь кто?» — отозвался из-за туалетной двери — с явным неудовольствием, но утвердительно.

Я прошелся по комнате, увидев на диванчике уже собранную им сумку с походным скарбом и торчащими из расстегнутой «молнии» корешками книг. Одна из книг была заботливо обернута газетным листом. Что-то меня подтолкнуло раскрыть ее. Что и требовалось доказать… Войнович. «Приключения Чонкина». Веселая антисоветчинка, убедительно замаскированная в упаковку парадной страницы главной партийной газеты «Правда». Значит, книга в Москве? Ну-ну.