Под покровительством всемогущего Новикова, знающего всех послов, консулов и резидентов из Ясенево, любая командировка проходила без проволочек, со всесторонней поддержкой встречающей стороны. Помню, как возвращался с ним в зимнюю Москву, таща через таможенные барьеры свои и его авоськи с арбузами и папайей. Сам Новиков важно вышагивал сзади, в сопровождении начальника погранохраны и ответственного по аэропорту чина из КГБ под стыдливо отворачивающиеся взоры таможенников.

Он был смел и резок в решениях, а иногда позволял себе просто-таки мальчишеское озорство, меня восхищавшее! Однажды, когда по вине индусов на два дня перенесся наш рейс из Дели в Москву, и нас поселили в какой-то третьесортной гостинице на окраине, шеф, осмотрев убожество предоставленных апартаментов, тут же перевез всю делегацию в самый роскошный отель индийской столицы, дав нам указание не отказывать себе в ресторанном питании, а, когда дело дошло до расчетов, равнодушно посмотрев на чек с итоговой длиннющей цифрой, бросил его на стойку администратора, промолвив небрежно:

— Это — не ко мне, это — к Индире Ганди, она нас пригласила в вашу страну…

Глаза управляющего отелем сигха, расширившись, подкатились к краю чалмы, далее последовали истошные звонки во всякого рода инстанции, однако Новиков на возмущенную суету гостиничных служивых людей даже плевать не захотел, надменно приказав им грузить наши чемоданы в такси, также должное быть оплачено средствами бюджета принимающей стороны.

— Рабы не уважают тех, кто уважает их, — заметил он мне назидательно, усаживаясь в головную машину, следующую в аэропорт.

На хулиганский факт нашего демарша никто не посмел и пикнуть, более того, впоследствии индийские менеджеры услужливо согласовывали все детали пребывания в стране советских партнеров, превозмогая врожденную скупость страхом перед нашими самоуправствами, способными влететь им в копеечку.

В том же отеле, прихватив меня за компанию охладиться в просторном бассейне, и, увидев на поверхности десятки голов, будто там шло состязание по ватерполу, Новиков отлучился на минутку, и, по прошествии оной, вернулся, аккуратно погрузив в воду прихваченный из буфета шоколадный батончик, после чего уселся в плетеное креслице у края облицованного голубеньким кафелем водоема, мошеннически подмигнув мне. Через считанные минуты волшебный батончик сделал свое дело, бассейн пугливо опустел, и вскоре мы блаженствовали в прохладе безлюдной воды.

— В разведшколе меня научили многим забавным фокусам, — проговорил он, плавая неторопливым стилем «брасс» в соломенной панаме и темных солнцезащитных очках. — Делюсь с вами знаниями, молодой человек… Перенимайте навыки старой гвардии!

Я уважительно подправил его слегка съехавшую набок панаму…

Увы, вскоре он вышел на пенсию, но на свое место поставил проверенного соратника, генерала, опять-таки, из разведывательного ведомства. С ним, теперь уже моим новым шефом, отношения у меня сложились душевные и почти приятельские — на почве, не скрою, облагораживания мною его бытия продуктовым и прочим дефицитом от щедрот Васи Анисимова и деловых знакомых погорельца Ельникова. Как я давно заметил, вербовки сотрудников госбезопасности на бытовой почве проходят, если не касаются измены Родине, как правило, без осечек.

Итак, за объяснениями своего нынешнего служебного состояния я прямиком отправился к шефу, встретившему меня лукавой улыбкой, что сразу обнадежило: не все потеряно…

— Ну, рассказывай, чего ты натворил на своей литературной ниве, — начал он. — Мне уже с Лубянки обзвонились, просили закрыть поездки…

Я начал свой горький рассказ невинно пострадавшего агнца из-за неправильно понятой партийным начальством абсолютно безвредной в своем политическом аспекте бытовой повести…

— И на хрена тебе вся эта литература, — сказал он. — Тут надо или писать в масть и добиваться должностей в их писательской иерархии, или искать другую профессию. Есть еще выход: объявиться диссидентом. Ну, и вышлют тебя пинком под задницу на помойки Парижа… В лучшем случае. А я тебя, кстати, готовил нашим представителем в Штаты, в НАСА. Это — должность, это — позиция! Уже согласовал все предварительно… И Новиков за тебя хлопочет! А ты дурью маешься, по всяким редакциям шастаешь, трешься с сомнительной богемой…

— Значит, не судьба, — вздохнул я.

— Ты вот что, — сказал генерал. — Не выпендривайся особо, лишнего по телефону не трещи, я уже кое с кем переговорил, скандал через полгода затихнет, тогда вернемся к твоим вояжам и к прочему… А пока отправляйся в Институт космических исследований, они просили знающего техническую специфику переводчика. Работа там, как у водолаза: семнадцать минут в сутки, через день. Все, гражданин, свидание закончено. Можешь, кстати, получить тринадцатую зарплату, если не суеверный, сегодня выдают…

Под вечер заехал в гости, посоветоваться, к мудрейшему коллеге по литературно-приключенческому цеху, Эдуарду Хруцкому.

Жил Эдик в знаменитом Доме на Набережной, в бывшей квартире Василия Сталина, на письменном столе его стоял телефон Иосифа Виссарионовича, вывезенный из дачи в Горках после смерти вождя, и не счесть было раритетов советской эпохи в этой огромной квартире, ответственным квартиросъемщиком которой числился тесть Эдика, пенсионер по фамилии Серов. Он же — бывший первый председатель КГБ СССР, успевший, кстати, побывать и начальником ГРУ, то есть шефом всех военных шпионов. Ныне глава всех чекистов страны пребывал в опале, низвергнутый с прошлых командных высот из-за предателя Пеньковского, кого пригрел в разведке качестве своего доверенного лица.

В кабинете Эдика порезали сыр, колбаску, соленые огурчики и откупорили бутылку «Столичной». В отличие от меня, шастающего дома в спортивных брюках или в халате, Хруцкий ни малейшей небрежности в одежде не допускал. Будь он дома или на людях. Накрахмаленная рубашка, брюки со стрелкой, лакированные легкие штиблеты… Не хватало лишь одного из роскошных пиджаков из его коллекции, занимавшей длиннющий, как пульмановский вагон, шкаф. Впрочем, в этой квартире место нашлось бы и для магазина галантереи.