Шрифт:
– На карусели хочу!
– вмешалась Кида.
Я посмотрела на Хардвина и пожала плечами.
– Кажется, программа составлена.
...В течение следующих двух часов я ощущала себя марафонцем - дети хотели все, везде и сразу - только и успевай следить, чтобы не потерялись. На площади, улицах и в скверах - везде было полно народа.
– Далеко не отходим! Держимся за руки!
Вместе с шумной толпой мы двигались вниз по улице, к ярмарочной площади, где должен был состояться турнир лучников.
– Наверное, надо было купить поводки, - пошутил Хардвин.
– Ага и намордники, - я посмотрела на Юргена, доедавшего уже третий по счету леденец.
... Вокруг площадки поставили трибуны для зрителей.
– И как только успели построить так быстро?
– удивилась я.
В прошлое воскресенье, когда здесь проходила ярмарка, никаких трибун не было и в помине.
– Их собирают и разбирают каждый сезон, - пояснил Хардвин.
– Пойдем, - он взял меня за руку и повел к лестнице.
– Я взял нам лучшие места.
Мы разместились в некоем подобие ложи: она находилась в центре трибуны и немного выступала вперед: площадка была видна как на ладони. Здесь же сидели градоначальник с женой, несколько влиятельных горожан и... Джеффри.
И, как назло, мое место оказалось рядом с его. Назло, потому что в присутствии Джеффри я вновь ощутила тот же трепет, что и минувшей ночью.
– Здравствуйте, леди Левер, - он поприветствал меня официальным кивком.
– Привет, Хардвин.
Возможно, мне просто показалось, или я внушила себе это, но в глазах шерифа будто бы промелькнула грусть, когда он увидел нас вместе. Перестань, Кейт - не нужно выдавать желаемое за действительное.
Дождавшись, пока все рассядутся, Хардвин направился к лестнице.
– Ты куда?
– спросила я.
– Готовиться.
Прежде, чем я успела спросить, к чему именно, Зара внесла ясность.
– Дядя в этом году участвует в турнире, - с гордостью сообщила она.
***
В одном конце поля установили мишени: набитые соломой мешки, на которых была закреплена разметка. Желающих посоревноваться набралось много, и на площадку выходили небольшими группами. Хардвин оказался в четвертой пятерке.
– Он один из лучших стрелков, - важно сообщил Юрген.
Очень скоро я и сама в этом убедилась. Хардвин с легкостью обошел почти всех соперников: видимо сказывалась эльфийская кровь. В конце концов осталось трое.
Зрители хлопали, подбрадривали, скандировали простенькие кричалки, в то время как я старалась успокоить гулко стучавшее сердце. Турнир не имел к этому отношения, хотя я, конечно, искренне болела за Хардвина - но когда плечо Джеффри случайно касалось моего, по телу пробегала цунами взбесившихся мурашек. Еще и щеки наверняка раскраснелись.
– Вот.
– Кида протянула мне флягу с водой, на свой лад истолковав мое состояние.
– Попей.
– Она похлопала меня по руке.
– Не волнуйся, дядя Хардвин их всех сделает.
Я посмотрела на нее и неуклюже улыбнулась.
– Конечно, милая.
Джеффри повернулся в мою сторону, но ничего не сказал.
... Финалисты опять закончили ничьей.
Судья, одетый в нарочито яркий красный костюм и бархатную шляпу с кисточкой, торжественно провозгласил.
– Последний раунд! Только для самых храбрых!
Юрген, заерзал, устраиваясь поудобнее.
– Сейчас самое интересное начнется, - сказал он довольно.
«Самое интересное» оказалось (по крайней мере, на мой взгляд) чистым безумием: желающие получить первый приз, должны были сбить яблоко с головы соперника. Классика.
– Да не переживай, - беспечно успокоила Зара.
– За последние два года никто еще не погибал.
Очень успокаивает. Вот прям сразу легче стало. Хотя, их всех нас, кажется, переживала только я одна. Остальные, включая Киду, устроились поудобнее в предвкушении хлеба и зрелищ. Хлеба у нас, правда, не было - зато были жареные каштаны в шоколаде, которыми Юрген любезно поделился со мной и обиделся, когда я отказалась.
– Девчонки....
– пробормотал он.
– Поверить не могу, что это законно.
Джеффри усмехнулся.
– Да будет тебе. Или переживаешь за кавалера?
– Представь себе: переживаю.
– В прошлом году одному парню попали в глаз, - сказала Зара.
– Да ты не бойся, - и, увидев выражение моего лица, засмеялась: - да ты не бойся, он выжил.
Я вздохнула. Мне оставалось лишь подчиниться местным нравам и надеяться, что в этот раз все глаза (и прочие части части тела) останутся при своих владельцах.