Вздохнув с облегчением, Хави накинув сорочку и бельё, двинулась к выходу. Всего-то нужно добраться к озеру, а дальше её не смогут поймать.

Ещё никому не удавалось в воде догнать Хави. В озере она чувствовала себя словно в родной стихии. Стараясь как можно быстрее выбраться из комнаты, она не заметила изменившегося дыхания спящего. Тихо скрипнула, открываясь, дверь. Сделав первый шаг за порог, женщина облегчённо выдохнула, и тут же её больно втащили в комнату за волосы.

— Куда это ты собралась?

Глаза Гюнтера сверкам ненавистью. Облизнувшись словно бы кот на мушку, он рывком отбросил женщину на середину комнаты. Не удержав равновесия, та упала на паркетный пол, разбивая в кровь колени.

— Я думал ты персик, а оказалась гадькой.– схватив за сорочку, он рывком поднял её на ноги.– Партизанская свинья значит.

Хлёсткая пощёчина обожгла, вновь повалив на пол. С уголка губ женщины побежала струйка крови. Не дождавшись даже писка от Хави, он рассвирепел сильнее. Пока солнце не встало в зените. Грубые руки выбивали правду из нежного тела. Ему доставляло удовольствие самому пытать партизанки. Пропавшие бумаги оказались отчётом того самого помощника, из амбара. В них было всё, что они узнали от совецких предателей.

Продавшихся кто за деньги и провиант, а кто за обещание капли власти при правлении арийской расы. Списки предателей, не ограничивались только их селом, в них были и другие близ лежащие хутора и городки. А также с отчётом пропало письмо с дальнейшими распоряжениями для оккупантов.

Сколько бы ни бил и сулил блага, девушка молчала. От неё зависела не только жизнь партизан, но и её детей. Их гибель она не простила бы себе ни за что, даже на том свете. Устав от молчания и тихих слёз Хави, Гюнтер решил всё закончить. Полуживую девушку выволокли на двор усадьбы. Во дворе стояли солдаты и девушки пришедшие вмести с Хави.

— Так будет с каждой совецкой свиньёй.– громко возвестил на русском Гюнтер.

Приблизившись к девушке, он жестом приказал отпустить её. Лишившись опоры чужих рук, женщина пошатнулась, но устояла. Разбитые в кровь губы растянулись в болезненную улыбку.

— Как жаль, что какая-то еврейско-совецкая свинья так и не сломалась под каблуком великой расы.– чистая арийская речь лилась из уст довоенной учительницы иностранного языка.– Нас таких целая страна. Попробуй сломать каждого.

Взбешённый её словами, Войт ударил наотмашь. Массивная печатка с внешней стороны ладони ударом рассекла тонкую кожу над бровью. Чудом устояв, Хави залилась истерическим хохотом. Она будто не замечала боли и струйки крови, бегущей по лицу. Окружающие их немецкие солдаты в страхе попятились назад на пару шагов. По строю побежал тихий шепоток. Хави слышала, как её назвали русской ведьмой. Это несказанно грело душу. Ведь она считала себя не только еврейкой, но и русской. Когда она отсмеялась, Гюнтер нагнулся к самому её уху и прошептал.

— Хочешь, беги, если сможешь. Нет, тогда молись еврейка, ибо в вере и раскаянии, спасение.

Она не побежала. Советские люди не отступают трусливо перед лицом врага. С губ девушки сорвался плевок. Кровь в перемешку со слюной лкрлпила благородное лецо клмандующего. Брезгливо утёршись белым платочком, немецкий офицер не поворачиваясь к ней спиной, сделал пару шагов назад.

В последний раз Хави обвела взглядом родную природу, мысленно прощаясь с миром и детьми. Вдохнула сладкий аромат утра, что осел росою на траву. Наслаждаясь запахом идущим от озера и прелой листвы леса. Слушая заливистый щебет птиц, что приветствовали новый день. А потом посмотрела в ледяные глаза мучителя.

Перед её взором стоял вовсе не оккупант, а темноволосый мужчина, чьё имя она давно не помнила, будто бы было оно из прошлой жизни.

Щёлкнул флажок предохранителя, и дула Вальтера Р38 взглянуло в душу партизанки. Оглушительный выстрел. Тело окутала лёгкость, сознание затопил свет.

Мара

— Нет!– крик раздёр гортань. Руки скрестились перед лицом в попытке укрыться от выстрела.

Я стояла на коленях. Слёзы сбегая по шикам и капали на грудь, срываясь с подбородка. Чувствовала всё то же что и они. Страх, любовь, надежда, боль от предательства, сумасшествие, отчаяние и холодящий ужас перед концом. Чувствовала как смерть забирала всё тепло, превращая его в ничто. Каждый раз перед смертью моя душа вспоминала слова Доминика. Это было как озарение. Только жаль,это происходило слишком поздно чтобы изменить что–либо.

Обхватив себя за плечи, согнулась пополам. Уткнувшись головой в туман у колен. Слезами и рыданиями я выгоняла из себя всю ту боль, которой он награждал меня. Сколько её могло поместиться в одной душе?

Отец стоял рядом и даже не мог обнять и утешить. Я понимала. Это могло забрать мои последним крохи сил, но его объятий не хватало как воздуха.

— Маленькая моя, тебе пора.— прозвучал голос отца над головой.

— Не хочу… не хочу… не хочу…– я шептала это будто в бреду, раскачиваясь взад и вперёд.– за что он так? Ведь каждый раз я любила…любила… любила... Его любила… и только его.

— Если сейчас не придёшь в себя и не уберёшься отсюда, то ты никогда уже не увидишь сына. Это место размывает границ жизней. Оно зазывает покоем. В нём можно раствориться без остатка. Забыть кто ты и зачем здесь. Ещё немного и оно поглотит тебя без остатка. Мы и так долго здесь присутствуем.