Старинная обстановка, пережитки царского времени. Дубовая мебель, светлый деревянный паркет. На окнах тяжёлые занавеси неопределённого цвета, потому как выцвели от солнца. У окна по центру комнаты массивный стол и высокое кресло с потёртой синей обивкой. Во внешнем углу комнаты полуторная кровать, по-военному убранная. Книжная полка, видимо, принадлежащая музею, забитая книгами. На корешках красовались названия на разных языках, и толстый слой пыли. Вот как раз с пыли она и начнёт.

Только хотела приступить к работе, как хозяин комнаты дал о себе знать.

— Нет. Ты должна работать без одежды.

Скрипя зубами и бросая взглядом молнии в узурпатора, стала медленно снимать одежду. Назад пути уже не было, если станет возражать, он и силой может заставить. Или поймёт, что не одна из девушек.

К босым ногам упала грубая ткань робы, за ней и тонкая сорочка. Этого оказалось мало для немца. Он жестом указал сбросить оставшееся. Последними стали, короткие панталоны с кружевом и простой белый бюстгальтер. Без поддержки тяжёлая грудь немного опустилась, не теряя пышной формы. Стараясь не думать, в каком виде сейчас стоит перед немцем, Хави выпрямила осанку и с холстиной в руке направилась к книжному шкафу. Сейчас её нагота была доспехами. Внутри всё сгорало от стыда и страха. Даже муж, с которым она дружила с мальства, не видел её полностью голой при свете.

А этот, при тусклом свете лампы, рассматривал каждую деталь на её теле. Стараясь не зажиматься, монотонно стирала пыль с книг и подоконника, медленно пробираясь к письменному столу. Пышная грудь колыхалась и подпрыгивала при каждом движении. А спину прожигал взгляд. Кажется, ему нравилось, смотреть, как она нагибается над ведром, чтобы сполоснуть тряпку. Как её грудь опускалась, а взгляду представали самые интимные подробности телу. Потихоньку на смену стыду пришло возбуждение. От горячих взглядов мужчины тело налилось напряжением, сделав движения плавными. Каждый тихий вздох мужчины, отдавался пульсацией внизу живота. Хави понимала, что ведёт себя как падшая женщина, но тело уже само по себе виляло бёдрами при ходьбе и принимало соблазнительные позы.

Так мучая и себя и зрителя, она добралась до стола. Чувство ответственности и долга перевесило возбуждение. Стараясь рассмотреть бумаги повнимательней, она пропустила момент, когда сзади прижался мужчина. Широкие ладони легли на грудь, сжимая соски, а ухо обожгло возбуждённое дыхание.

— Гюнтер Войт. А как тебя зовут?

— Хави.– сорвался с губ выдох.

Влажный язык мужчины, лизнул впадину за ухом.

— Еврейка.– промурлыкал он, зарываясь лицом в волосы Хави.– сладкая, сочная, как персик, еврейка.

Одно движение и волосы, цвета вороньего крыла, упали водопадом, окутывая плечи и спину женщины. Мужские губы втянули мочку женского ушка. Длинные пальцы правой руки спустились книзу живота, исследуя аккуратные завитки. С губ женщины сорвался протяжный стон. Если бы не крепкие объятья Гюнтера, она бы расстелилась у его ног. Её тело обуял огонь. Год прошёл как к Хави не прикасался мужчина. И сколько бы она не уговаривала себя, что он враг, тело не слушалось, ему хотелось ласки.

Намотав пышную шевелюру женщины, на кулак, Гюнтер надавил на спину, заставляя прижаться грудью к столу. Коленом развёл ноги в сторону, устраиваясь поудобнее. Твёрдая плоть погрузилась, вызывая вздох наслаждения, тут же почти полностью выходя. Каждый точек сопровождался женским стоном. Он словно нанизывал её на себя, с силой врываясь и удерживая запрокинутую голову, намотанными на кулак волосами.

Как же она ненавидела его, за пламя, выжигающее её изнутри. За крики удовольствия, что не испытывала с мужем. За то, что плавилась в его стальных объятьях. Извивалась как последняя дворовая сука, скулит от каждого толчка. И себя ненавидит за то что зов похоть глушил чувство долга, подменяя его на желание умолять, не останавливаться.

Бросив смолянистые волосы, Гюнтер потянул на себя, аккуратно сжал горло Хави. Женщина едва доставала кончиками пальцев до поверхности стола. Другой рукой перехватил под грудью. Прижимаясь к горячему телу, он врывался короткими толчками, тактически перекрывая доступ кислорода. Голова Хави шла кругом, накрывший оргазм и вовсе лишил дыхания. Изнемождённая она упала на столешницу, как только горячая жидкость, залила внутреннюю часть бёдер.

Дыхание хриплыми толчками вырывалось из груди. Не дав, опомнится, Гюнтер легко перенёс её на кровать. Чтобы продолжить.

Хави проснулась будто от толчка. За окном занимался рассвет. Судя по всему, сейчас было не раньше четырёх утра. Гюнтер спал. Его грудь монотонно подымалась и опускалась. Как же он красив, если бы не враг, возможно, он смогла влюбиться. А может, уже и влюбилась. Ещё там, в амбаре, когда задумчиво он смотрел на пламя керосиновой лампы. Хави раньше не представляла, как одновременно можно желать и ненавидит. А вот же можно. И за это чувство она казнила себя. Враг, мучитель и истребитель её народа. А она готова стелиться у его ног.

Постаравшись прогнать недостойные мысли советской женщины, Хави тихонько выбралась из-под тяжёлой руки мужчины.

Поиск нужных документов, давался нелегко, при отсутствии освещения. В панике бесплодных поисков Хави схватила какие-то записи. Вырвав из обложки книгу, сунула туда. Книгу, лишённую обложки, положила за шкаф. Украденные листы, перемотав вместе с обложкой чёрным платком, выбросила в кусты под окно. В кустах, в предрассветных сумерках, мелькнула болотного цвета форма, и свёрток исчез.