Слова леди Инграм привели меня в замешательство. У Мелани точно с головой не все в порядке. Или это очередная злая шутка? Как понять, когда эта женщина говорит искренне, а когда нет? С ней вообще можно иметь хоть какое-то дело?! Что значит породниться? Даже если Мелани не шутит, ее одинокий братец, видимо, тот еще букварь в штанах. Любить труды моего прадеда может или полнейший безумец, или уставший от радостей жизни «книжный червь», который решил завыть от скуки и переехать поближе к погосту… Неудивительно, что никто так и не подобрал такое «сокровище», как лорд Инграм, и теперь сестра сватает его всеми возможными способами. Нет, мне хватило сгоревшего Лисьего камня, чтобы связать свою жизнь с каким-нибудь сумасшедшим экспериментатором.

Но вслух так, конечно, говорить не стоило, а потому мягкий отказ станет единственно верной стратегией. Пусть бабушка хоть упьется сердечными каплями, восклицая, что я — «лучшая в свете мастерица упускать выгодные возможности». Очень сомнительно, что братец Инграм намного лучше Крастора, даже с зубами и без клочковатой лысины.

Как-нибудь проживу и без такого подарка судьбы. Хоть беднее, но на воле, а не бесправной родовитой женой, запертой в четырех стенах, чтобы рожать бесталанному мужу по наследнику в год.

— Я польщена, правда, — подбирать правильные слова было сложно. — Но в Золотые Холмы я прибыла для того, чтобы обучать Бетти. Только это — и ничто другое — входит в круг моих обязанностей.

— О, да, — закивала Мелани. — Я, как обычно, полетела впереди цеппелина. Просто знайте, если жизнь в этом замке вдруг покажется вам невыносимой, то двери Малиновой заводи, которая, напомню, находится совсем рядом, для вас всегда открыты. Помните, в этих местах вы не одиноки. У вас есть друзья, которые всегда будут рады помочь.

— Почему мне должно стать плохо в Золотых Холмах? — устало спросила я, откидываясь на чугунную спинку скамьи.

— В моей дурацкой шутке с гаданием все, кроме незнакомца, увы, было правдой, — склонившись, затараторила Инграм. — После смерти Вивиан замок превратился в настоящий склеп. Почти всех слуг распустили, а те, что остались, только и живут воспоминаниями о ней. Генри, который, между нами, душкой никогда не был, совсем одичал, а Беатрис… — Мелани махнула рукой. — Вы же успели с ней познакомится и сами видите, что мои слова про скверный характер никакие не выдумки.

Я опустила взгляд, стараясь не смотреть в глаза Мелани. Все, что она говорила, было недалеко от истины, только вот я не собиралась в ближайшее время появляться на пороге бабушкиного дома с чемоданами в руках. Вдруг она меня расспрашивает, чтобы доложить Блэквуду? Все же они давно знакомы, мало ли, какие между ними отношения? Нужно перевести беседу в безопасное русло.

— Гувернантке не подобает обсуждать ни хозяина дома, ни подопечную.

— Конечно-конечно, я и не собиралась ничего обсуждать, просто констатировала факты.

Между нами повисло молчание. И я вдруг осознала, что начинаю невольно ерзать на своем месте. Прямо как в детстве, когда пыталась поскорее закончить какое-нибудь скучное занятие. Нужно срочно найти повод завершить эту странную беседу, но все благовидные предлоги оставить леди Инграм наедине с ее безумными планами, как назло, вылетели у меня из головы.

И тут совсем рядом раздалось звонкое:

«Жила-была магичка в дырявом колпаке,

И зелий наварила для жаб в большой реке…»

Кусты зашевелились, и спустя какую-то секунду оттуда показалась чумазая мордашка Кристофера. А вскоре, к беседке, пыхтя, вышел и он сам, придерживая на плече плетеную корзину с какой-то травой. Вся его одежда была перепачкана землей, а на рубашке висела гроздь репейника.

— Добрый вечер, мисс Лавлейс, — поприветствовал он меня, как только заметил.

А дальше произошло нечто странное. Я вдруг увидела, как улыбка тотчас сползла с лица мальчика, точно солнце вдруг заслонило тучей. В один миг беззаботное выражение сменилось недоверчиво-настороженным, а сам он весь как-то сжался, словно хотел казаться меньше ростом.

— Леди Инграм, — мальчик слегка поклонился в сторону Мелани.

— Кристофер, — голос Мелани сделался ласковым, а лицо вдруг приобрело мечтательное выражение. — Как поживаешь, малыш?

— Э-э-э, хорошо, — ответил мальчик и сделал шаг назад.

Я глядела на этих двоих и не могла найти объяснений. Кристофер казался мне веселой обезьянкой, мальчишкой-сорванцом, а тут такая странная реакция… Страха или обиды? Трудно представить, чтобы Мелани при всей своей своевольности стала проявлять жестокость к сироте. Она была слишком не похожа на тех аристократов, что готовы отдать приказ выпороть кого-то на конюшне за мнимую дерзость. Или все же мальчик действительно успел провиниться перед леди, получил наказание и теперь опасается ее?