Наша ссора с братом обсуждалась на всех уровнях довольно долго, пока власти не решили положить конец этим сплетням и пересудам, официально заявив, что мы родственники и наши конфликты никак не затрагивают споры между Леарой и Империей, а взаимные оскорбления между пилотом космофлота и наследной принцессой не носят политического характера. Я ощущала себя виноватой, как всегда, когда выходила из себя и позволяла шпилькам брата дойти до цели. Он удачно выбирал наиболее подходящие моменты и поводы для ссоры, в этом даже проявлялся некий темный талант, достойный удивления в своем постоянстве. Как ему только удавалось настолько метко бить, учитывая, что мы общались максимально редко и в свои тайны я его, понятное дело, не посвящала? Одна из многочисленных загадок нашей семьи.

Вся эта мелочная суета отвлекла меня и адмирала от скорби и горечи утраты Эльмарко. Я не так много общалась с капитаном «Дарион-74», как Астроил, но все равно успела проникнуться симпатией к коренастому Эльмарко с его тяжеловесной харизмой и приятной прямолинейностью. Он принадлежал к тому типу людей, что отличаются постоянством, честностью и глубинной добротой, им можно подставить свою спину, не опасаясь предательства.

Астроил, несмотря на внешнюю суровость, а подчас и даже жесткость, скорбел долго и глубоко, не на публику, а в одиночестве, в тишине своей каюты и вдали от чужих глаз.

Вечером в центральном зале «Бионса» прошла церемония прощания с погибшими пилотами. Похоронить в огне крематория и развеять прах смогли лишь троих пилотов, которые скончались от ран в больнице. Остальных же просто поглотили абсорбы без следа, оставив родственникам и друзьям лишь боль и память.

Уже ближе к ночи мы вернулись в каюту, придавленные тяжестью потерь.

— Я подобрал Эльмарко в далеком, холодном мире Теон, что вращается вокруг маленькой, голубоватой звезды. Ее колонизировали сравнительно недавно, а из-за удаленности и плохого климата, планета воспитывала в людях умение выживать, — говорил адмирал, лежа под ворохом простыней, а я свернулась у него под боком, слушая успокаивающий стук его сердца. — Население не было обременено ни высокими технологиями, ни моральными устоями, ни развитой культурой. Все, что привезли с собой первые колонисты, все ценности и достижения имперской цивилизации, через пять поколений оказались погребены под снежными буранами, лавинами с гор Пхар-трамт, выжжены лишениями и тусклым голубым светом маленькой звезды. Варвары, по сути дела, отброшенные в далекие века религий, суеверий и жестоких междоусобных войн.

Эльмарко командовал стражей, заведовал судебными тяжбами и поимкой преступников. Он судил их по древним для этого мира законам Империи, устаревшим, подчас бессмысленным. Ну, скажем, для самых страшных преступников у нас есть наказание в виде стирания личности и памяти, и осужденный учится заново говорить и мыслить под бдительным надзором психологов и ученых. Но на ледяном Теоне никогда не было ни нужных машин, ни врачей. Не было также ни единого повода для гуманизма. А Эльмарко боролся против самого времени, против перемен. Он видел в своем воображении и учебниках истории лучший мир, с великими ценностями, достижениями, культурой, и хотел привести Теон к этому оставленному прошлому.

Адмирал замолчал и чуть пошевелился, высвобождая из-под меня руку, чтобы налить себе еще один бокал амарики. А я думала, что только я могу выпить столько этой жгучей травяной настойки и не опьянеть.

— Ему не удалось далеко продвинуться, но то, что он прожил так долго, сохранил за собой пост главы стражи и все равно, несмотря на свои взгляды, пользовался уважением сограждан… много говорит о нем. Мне это сказало даже больше, чем можно представить. Совсем недавно мы с ним поссорились, — помолчав, добавил Астроил. Затем глотнул настойки и рассеянно погладил меня по голове и спутанным кудрям. — Эльмарко узнал, что я солгал ему.

В те времена, когда мы познакомились, шла война с зансиви. Я должен был успеть в одну из удаленных систем, но враг как-то узнал, что на неприметном транспортнике летит сам адмирал-командующий, и сел нам на хвост. Мы скрылись — перевес в двадцать раз был на стороне атакующих — но нас успели подбить. Мы едва дотянули до гиперперехода, а там уже мощности нашей машины хватило лишь выкинуть нас в открытый космос. Мы легли в дрейф, кое-как законопатили пробоину, пытались починить оборудование. Но все было тщетно.

В те времена защитные поля еще не подогнали под оружие зансиви, и весь мой корабль представлял удручающее зрелище. А поверь мне, пусть он и выглядел как транспорт, таковым он не являлся и вполне соответствовал статусу звездолета адмирала-командующего. Может быть, это нас и спасло. Мы смогли запустить вспомогательные двигатели и добраться до Теона. На посадку нас уже не хватило — фактически мы упали на ледяную поверхность планеты, и только снег, защитное поле и два маневровых двигателя спасли нас от смерти. Под самый конец, когда звездолет почти замер в глубокой расплавленной колее, за бортом поднялась метель, — адмирал замолчал и вытянул руку, разглядывая в мутном свете ночника шрамы, что шли по его бронзовой коже белыми штрихами. — Мы проверили содержание атмосферы. Приборы уверяли нас — за бортом пригодная для жизни планета, пусть и довольно холодная. А в скалах, у подножия которых мы разбились, таилась жизнь, почти целый город в недрах промерзших гор. О Теоне было мало информации, планету один раз исследовали, а после туда отправились три экспедиции колонизаторов. Они дважды отправляли беспилотниками отчеты, а после замолчали. Если бы не война, охватившая всю Империю, ими бы непременно занялись. Но пока было не до них.

Адмирал вздохнул. Помолчал. Глотнул настойки. Хмыкнул.

— Мы приземлились удачно. В эпицентр ледяной бури. Вместо снега вокруг корабля резвились под ураганным ветром тонкие пластинки льда. Наши приборы были неисправны и не предупредили об опасности. Я вышел первым, в скафандре, не предназначенном для такой погоды. Помню, было ощущение, что меня ударили плетью, сразу по всему телу. Очнулся я уже глубоко под землей. Надо мной хлопотали выжившие члены экипажа, а я чувствовал боль везде. Словно весь мир заполнился агонией.