— Милый мой… Тебе тяжело, и ты думаешь, что я этого не знаю. Но я точно уверена в одном: ты должен жить. Бороться всеми силами. Потому что если вдруг она придет встретиться с тобой и не отыщет — будут сломаны две жизни, а не одна, — дыша медленно и глубоко, Ауфиль прижимала ухо юноши к своей груди. Мерно стучащее сердце ровным звуком возвращало Грима в детство, когда всякая тревога таяла и испарялась, стоило лишь обнять маму.

Высокий и окрепший, выдержавший два месяца походов за стену Грим сейчас едва сдерживал слезы. Эльфийка прекрасно это понимала — и пусть ее мальчику будет больно, она должна помочь ему.

Тихий, мелодичный голос стал ласкать слух вздрагивающего юноши. Пение матери всегда приносило покой — так или иначе. Если раньше ее колыбельная сразу оставляла лишь мир на душе, то сейчас раскрывает потаенные страхи, заставляет прожить боль — и только затем получить долгожданное облегчение.

Грим держался как мог. Не пристало юноше, что уже вошел во взрослую жизнь эльфа, плакать в объятиях матери. Вот только сперва он перестал моргать — ведь глаза стали влажными сами по себе. Затем по щеке, увлажняя одежду Ауфиль, покатилась первая слеза. За ней — целый ручей.

Среди потока бессвязного бормотания Грима о любви, о душевной боли, о нежелании сражаться за будущее без своей избранницы, его матушка все так же нежно гладила свое дитя по голове, помогая не забыться в истерике, но выплеснуть накопившиеся переживания.

Только с Ауфиль юноша мог позволить себе раскрыться. Внутри он ощущал, что у него были силы воспротивиться желанию разрыдаться. Но зачем, если рядом та, кто защитит от любой беды? Как скала защищала эльфийка свое дитя от всяческих невзгод — но пришла пора не оберегать от них, а позволить сыну закалиться через испытания. Встать не впереди, а сзади, не укрывать, а поддерживать.

Слезы проливались нескончаемым потоком до тех самых пор, пока Ауфиль не закончила петь. Она не была уверена, сможет ли еще облегчить душу сына, если споет снова — и проверять это на родной крови совсем не хотела.

Эльфийка помогла Гриму подняться, а затем отвела к умывальне — все же тратить ткань на платки перестали почти сразу после Первой Ночи. Еле шевеля ногами и весьма сильно опираясь на мать, Грим пару раз плеснул ледяной водой себе на лицо. Только тогда ему хватило стойкости говорить внятно и не захлебываясь слезами.

— Прости, мам… Я даже не думал, что это так больно. Очень странно ощущать все настолько… ярко и сильно, — потирая глаза, юноша старался прийти в норму и обдумать услышанное.

— Ничего, дорогой, ничего. К счастью, или к сожалению, но каждый эльф живет жизнью более короткой и более насыщенной, нежели остальные бола. И любовь, и ненависть — все будет сильнее, чем ты мог бы себе подумать. К этому ты не привыкнешь, но я надеюсь, что вскоре пора терзаний пройдет, — сказала та с мягкой улыбкой на лице. Не счастливой, а успокаивающей, ведь сама Ауфиль сейчас совсем не радовалась.

Прийдя в себя после внезапно накатившей грусти, юноша обратился к матери.

— Ты уверена, что лучше пойти? Даже неясно, когда мы вернемся… — обычно поход к Русалочьему озеру длился почти месяц, но то было время летнее, и как сложится ситуация сейчас, мало кто знал. Грим рассеянно смотрел на бабочку, усевшуюся на стене.

— Да, — в это простое слово она вложила столько воли, сколько могла, — Я готова убеждать тебя дальше. Но я прошу тебя поверить.

На мгновение Ауфиль запнулась. Все же ее собственный кризис веры не мог не отразиться на ее просьбе. Самой ей это казалось лицемерием. Однако, Грим сейчас был не в том состоянии, чтобы спорить и искать нестыковки. Желание забыть о боли было сильнее ее самой.

— Я не верю, прости. Но я сделаю это. И буду надеяться, что работы окажется много… — состояние юноши стало подавленным и спокойным, потому он отдал право думать и решать за него той, кто всегда о нем заботился.

Ауфиль поцеловала парня в щеку и заключила в крепкие объятия.

— Ты справишься, сынок…

Она отстранилась нескоро, потому как не хотела уходить и оставлять Грима наедине с собой. Прощание было самой тяжелой частью встречи.

— Красивая. Таких я еще не встречала, — проследив за взглядом юноши, эльфийка увидела бабочку.

Ауфиль уже давно заметила, что в городе стало больше насекомых — и красивых, и неприметных, и даже тех, которых можно употреблять в пищу.

— Пожалуй… Хотя иногда мне кажется, что она смотрит на меня. Жутковато замечать ее то тут, то там.

— Погоди, именно эта? — эльфийка хотела было уйти, но зацепилась за фразу сына.

— Да… я уже почти привык к ней, — парень пожал плечами, а сам сел на свое спальное место, глядя на изумрудного цвета прелестное насекомое.

— Хм… ну, пусть так. Кстати сказать, я наконец смогла выбить себе посещение Литы. Эта змея натравила на тебя ангела во время процесса… Может, пришла пора платить по счетам, — в извечно добром сердце Ауфиль пылал огонь ненависти. На ее ребенка позарились, ее ребенку пожелали зла и сотворили его — а за семью мать двоих детей будет стоять горой.