– Ну если мы и там не найдем жмурика, я очень расстроюсь. – Славик восхищенно потирает ладони перед тем, как шагнуть к избе и подтянуться на руках, забрасывая тело на порог одним мощным рывком.

Она скептически осмотрела порог, доходящий до груди, а затем свои ноги. Летать Смоль не умела, карабкаться без опоры было тяжело, камера висела на животе драгоценным грузом. Долго думать не пришлось – Сашины руки неожиданно уверенно легли на талию и подняли, как котенка – быстро и небрежно в руки стоящего на пороге Елизарова. Под ногами хрустнула тонкая веточка ели, и Катя смущенно кивнула, отходя от края.

– Твоя любовь к мертвецам очень сомнительно выглядит, Славик.

Пыхтя, забросил тощую Надю на порог побагровевший от натуги Одоевский. И, исчерпав свой лимит, истерично хохотнул, пытаясь подняться на дрожащих руках. Гогочущий Елизаров подтянул его вверх за шкирку, оставляя шумно дышать на четвереньках у двери.

– Да он просто на всю голову отбитый. – Гаврилова отряхнула ладони и сокрушенно уставилась на сломанный ноготь с облезшим у кутикулы лаком. Казалось, оскорблять других ей было так же просто, как дышать.

Славик не огорчился. Широко улыбаясь, сделал шаг до двери и рывком содрал оберег, отбрасывая его в сторону. Створка поддалась легко, призывно скрипнули петли, в лицо ударил запах затхлости и тлена. Катя облегченно выдохнула – она была готова к трупному смраду, вони разложения. Но пахнуть там было нечему. Если верить Щеку, здесь люди обрели покой почти два столетия назад. Чудом было то, что морова изба ещё не развалилась.

Щелкнули в руках фонарики и Елизаров перешагнул порог в дом Нави, расслабленно парируя ответ Гавриловой:

– Так оно и есть. Выпрыгивал из коляски, грешил. – Узкий луч бьет в противоположную стену, и он делает шаг в бок, позволяя пройти остальным. – Не понимаю, для чего люди так парились? Прикопал и забыл, нет, они им избы ставили. Придется кому в лесу заночевать, так и свихнуться можно.

– В дохристианской Руси смерти придавали очень большое значение. И хоронили всех в зависимости от статуса – по-разному. – Саша вошел следом, замер на пару секунд, привыкая к темноте и обступившему плотному запаху, а затем луч его фонаря отправился в путешествие по окружающей обстановке.

– Ну и кого мы встретим здесь?

– Умершего не своей смертью или того, кого считали волхвом. Ведьм с пожитками закапывали в курганах, там же и богатых.

– С той лишь разницей, что над ведьмой просто груды земли, а богач лежит в широкой землянке со своими драгоценностями, убитым скотом и, вероятнее всего, убитой женой. Они ведь верили, что душе нужны все вещи, к которым она прикипела в этой жизни. – Глаза Кати долго привыкают к темноте, мешают скачущие лучи фонаря и широкая полоса света от дверного проема, в ней замерла собственная тень. Смоль пару раз моргнула.

Она так и не сумела разглядеть обстановку, когда сзади, толкнув её плечом, зашагала к парням Надя:

– Воину меч, кузницу молот, помню что-то такое наша Таиска на занятиях болтала, ага.

Невероятно широкие познания. Катя фыркнула, украдкой потерла задетую руку.

Медленно, словно не желая быть найденными, начали проступать силуэты вещей. Обезличенные и волнующие, они сами тянули к себе свет фонариков, заставляя вертеть головой. Посреди избы стоял широкий стол, на нем свечные огарки, словно это не дом смерти вовсе, будто это может пригодиться его молчаливым жителям. Три грубо сколоченных колченогих табурета приглашающе отодвинуты от низкой столешницы. А у стен гробы.

Нет, то, что она по своему незнанию таковыми посчитала. Места упокоения скорее походили на высокие столы с бортами высотой в ладонь, сверху их ничего не прикрывало. Смоль передернуло – на удивительно белых костях остались ошметки одежд, на черепе – волосы. Рты приоткрыты в зубастых оскалах, пустые глазницы равнодушно смотрят на звезды сквозь узкие дыры в истлевшей крыше. Пальцы на камере дрожат так сильно, что ей не сделать кадра – мертвецы по обе стороны от входа казались ей воинами, охраняющими вход в Навь. Молчаливые в своем последнем карауле, равнодушные.

Вспышка фотоаппарата бьет по сетчатке, и она прикрывает глаза, с досадой кусая губы. Сердце уже трусливо щемится к брюху. Скорее бы, скорее бы уйти на свежий воздух, где раскидывают свои широкие ветви над головами сосны. Где они не соседствуют с давно умершими. Она смотрит на сделанные кадры и удовлетворенно кивает, поворачиваясь спиной к склонившимся над столами одногруппникам. Выйти не успевает, голос Славика бьет такой дозой восторга в лопатки, что ей становится худо от щемящего чувства тревоги. Что хорошего могло порадовать его в этом месте?