Расслабляется под этим касанием, пусть и подрагивает мелко-мелко. Ничего, если у неё зародились какие-то чувства к деревенскому ублюдку, он их вытравит. Выжжет и выдернет гнилые корни, забудет все произошедшее здесь. Там, в городе, они защитят свои работы и жизнь пойдет своим чередом. Совместная.

– Я… – Он едва улавливает её тихий шепот, пальцы ободряюще сжимаются на её руке. – Я запуталась, Саша, это словно какое-то наваждение. Столько лет ты держал меня рядом не отвергая и не подпуская к себе а теперь… Моя надежда умерла, понимаешь? Это так больно было, что всю меня исчерпало. Я запуталась в том, что сейчас чувствую. К тебе, к нему, мне просто нужно время.

– Я дам тебе время, что угодно, сколько угодно. Просто скажи, что шанс есть. – Он заставляет её остановиться, замирает напротив, заправляя её волосы за ухо, поглаживает скулу, опускаясь к губам.

Она дрожит. Поспешно сглатывает и пытается увести взгляд в сторону. Бестужев не позволяет, мягким нажимом приподнимает подбородок и наклоняется. Раз, хотя бы один раз… Она не противится. Горячие и сухие губы касаются её, мягких и податливых. И за эту секунду он готов был продать свою душу дьяволу. Он бы весь мир сжег, если бы этот момент можно было растянуть, продолжить.

Но стоящая за спиной Гаврилова тихо кашлянула, этот неожиданный звук заставил Катю испуганно отпрянуть.

– Я всё понимаю, вы тут свою жизнь налаживаете. Но вам не кажется, что обстановка немножко не подходящая? – Нервным кивком она указывает на бок моровой избы, выглядывающей из-за деревьев.

Внутри всё сжимается в клубок, но он согласно кивает.

Дверь в косой сруб широко распахнута, чернота проема отталкивает. Здесь, на поляне, на которой даже птицы не поют, происходящее показалось ему по настоящему жутким. Они шли в дом мертвых, чтобы вернуть скелету невесты кольцо от жестокого суженного.

– Входим, ты возвращаешь кольцо и быстро выходим.

Девчонки молча кивают, соглашаясь с нехитрым планом. Он подтягивается на руках, помогает девушкам забраться на высокий порог, и первым шагает в дверной проем.

Зашуршала крыльями птица, метнувшаяся мимо него к свету неба, задела перьями щеку. Бестужев трусливо шарахнулся, матерясь в стиснутые зубы и судорожно выжимая воздух из легких. Всего-лишь любопытная вертишейка, ищущая место для спокойного отдыха.

Замигал луч фонарика, и он ударил его об раскрытую ладонь – должно быть начинала садиться батарейка. Сзади озадаченно засопели девчонки, это заставило Бестужева снисходительно усмехнуться. Они так торопились чтобы не струсить, что единственным подготовленным оказался он. Случись что плохое и Смоль придется отбиваться кроссовками, за которыми она так торопилась в баню.

Увиденное быстро стерло усмешку с лица, горло сжало спазмом. Кто-то был здесь после них. Или что-то.

Два стола, занятые молчаливыми стражами невесты, были пусты. Частично. Картина давила на грудь и крутила кишки в муторном спазме: голова одного свисала со стола, не придерживаемая ничем нижняя челюсть неестественно широко распахнулась, пустые глазницы смотрели на гостей. У второго недоставало бедренных костей. Всё, что оставалось от ног просто смело со стола, разбросало хаотично по избе.

Он смолчал. Промолчала и Катя, лишь Гаврилова не сдержала затравленного всхлипа, клещом впиваясь в его руку ногтями. Саша сдержал порыв выдернуть руку, осторожно двинулся следом. Луч фонаря выхватывал дробленые остатки белоснежных костей, дрожал, пока они подходили к последнему столу у противоположной стены. Сейчас изба казалась непростительно большой, каждый шаг давался с трудом, в напряжении сводило мышцы.

Когда показался её нетронутый скелет, все трое облегченно выдохнули, но Гаврилова неожиданно замялась:

– Слушай, Катя, прости меня, конечно, но мне надо…

Никто не успел среагировать, когда из угла метнулось что-то крупное, цепляясь в Надину руку. И когда он понял, что существо имело человеческие пальцы, он едва не сошел сума. Стройное обнаженное тело прикрыто лишь длинными черными волосами, на безумную секунду ему показалось, что он увидел образ колдушки-Чернавы. На ту самую, в которую пальцы Гавриловой ногтями мазнули по его руке и соскочили, она закричала.

Истошно, испуганно. Плашмя упала на деревянные брусья пола, пытаясь сбросить с себя незнакомую девушку. Не девушку, нет – глаза горят злым желтым огнем, острые зубы обнажаются в оскале. Лесавка. Он узнал её сразу.

И, проклиная собственный идиотский героизм, рванул вперед, сбивая её по хищному собранное тело с Гавриловой своим весом. Надя взвыла, вскочила на четвереньки и рванула к двери, едва не врезавшись в Смоль.

– На выход, быстро, быстро!

Ботинок ударил в челюсть лесной дочери, там громко щелкнуло, но она не издала ни звука, Бестужев сумел подняться. Побежал вперед, прикрывая спину Кати, с ужасом понимая, что Гаврилова споткнулась о кость и снова заваливается на пол. Он услышал тяжелый удар её тела о дерево, когда кубарем выкатывался за двери, падая с порога на подвернувшую ногу Смоль. Успел подставить руки, не задавив ту весом, скатился и вскочил на ноги. Она тоже поднялась, быстро, дрожа всем телом и хрипло дыша. Саша почти подтянулся на порог, когда Надя по ту сторону двери нечеловечески закричала, оглушительно, так отвратительно громко… Её крик оборвался слишком внезапно и в этом нависающей тишине он услышал страшное бульканье, непонятный хруст. Волна крови вылетела за пределы дверного проема, разукрасила алыми каплями порог и их лица. Перед глазами потемнело, он попятился, заслонил Катю спиной. Быстро принялся стаскивать с плеч рюкзак чтобы найти единственное, что могло дать им шанс – сталь.