Они немного отошли от прилавка, чтобы не смущать других покупателей, и Кайса начала короткий рассказ о том, как сложилась ее жизнь. Бергман слушал внимательно, иногда кивал или одобрительно улыбался.

– А мне и рассказать нечего, – вздохнул он, когда Кайса закончила говорить. – Здесь все как прежде. Солнце встает вон там, а садится во-он там. Окна все еще скрипят от холода, а школьные собрания все еще проводятся в старом зале с фортепиано.

– Кажется, вы уже третий, кто это мне говорит. Что здесь ничего не меняется.

– Потому что это правда. Так что ничего удивительного, – взгляд Бергмана вдруг стал очень пристальным. – До чего же странно вновь видеть своих учеников. Обычно они уезжают, поступают в колледж и никогда не возвращаются. Видят Раттвик только на открытках, которые им по почте высылают родители или другие родственники.

– Здесь совсем никто не остается?

– Единицы. Из вашего класса осталось всего четверо ребят, включая Фредерика Норберга, но ему, понятное дело, незачем уезжать.

При упоминании этого имени Кайса нахмурилась, что не укрылось от Бергмана.

– Вы уже виделись?

– Нет, только с его родителями.

– Они пришли на похороны?

– Нет. Навестили нас перед ними. Принесли бутылку вина.

– Ну конечно, – фыркнул Бергман. – Вы надолго здесь останетесь?

Кайса обхватила себя руками за локти.

– На пару недель. Нужно разобрать вещи Софии, привести дом и ее дела в порядок.

– Она ведь оставила его вам? Дом.

Кайса кивнула.

– Что вы решили с ним делать? – Бергман чуть наклонил голову.

– Мы с Эсбеном поговорили и пришли к выводу, что будет лучше… будет лучше продать его.

Она отчего-то смутилась. Кончики ее ушей покраснели. Для Кайсы одна только мысль о продаже дома звучала дико, но это было единственным правильным решением. Они с Эсбеном жили в больших городах, и дом Софии существовал для них в другой реальности, в прошлом, в давно минувших днях их детства. Оставить дом себе, чтобы выбираться в него два раза в год было не лучшей идеей.

– Раттвик никогда никого не забывает. Он будет помнить вас всегда, – сказал Бергман, глядя куда-то за спину Кайсы. –Уже нашли покупателей?

– Нет, еще нет.

– Я верю, что у вас все получится, – он поправил очки. – Ты пришла сюда пешком? На улице какой-то кошмар. Я на машине, могу подбросить тебя до дома.

– Я еще даже ничего не купила…

Бергман махнул свободной рукой.

– Я помогу тебе. Мне все равно торопиться некуда. Еще слишком рано, чтобы садиться за проверку школьных сочинений. Я не готов к таким потрясениям с самого утра.

Кайса рассмеялась.

– Все настолько плохо?

– Ты даже себе не представляешь! Ненавижу интернет за то, что там можно найти краткое содержание к любой книге. Только вот краткие содержания на то и краткие, что из них выбрасывают половину сути и большую часть действующих лиц. Дети думают, что шибко умные или считают меня идиотом, но работу, написанную на основе сокращенной версии книги вычислить проще простого, – Бергман отрывисто усмехнулся. – По этой причине я оцениваю даже самые скудно написанные сочинения выше, чем такие подделки, – он вдруг понизил голос. – «Да, малыш, думать ты не умеешь, но хотя бы нашел время сесть за книгу». Сейчас это почти достижение.

Теперь они вместе бродили вдоль рядов с продуктами, продолжая разговаривать о школьных буднях. Бергман попросил Кайсу обращаться к нему по имени. «Все зовут меня просто Юнатан, кроме моих учеников, разумеется. Иначе мне становится не по себе». Чуть позже, когда они сквозь снег пробирались к машине, Кайса подумала, что встретиться с бывшим учителем – это все равно, что вернуться в свой залитый солнцем старый класс.

Также хорошо.

Часы появились в кабинете задолго до того, как Эрлинг Магнуссен стал директором школы. Они принадлежали прежнему владельцу маленького кабинета на первом этаже учебного заведения. Напольные часы немецкой фирмы «Hermle» служили не только для того, чтобы показывать время, но и позволяли не засыпать на рабочем месте – каждый прошедший час сопровождался громким боем. Это был секрет двух директоров. Прошлого и нынешнего. Когда-нибудь Эрлинг Магнуссен расскажет об этом кому-нибудь третьему.

Матео Кастро сидел на одном из стульев у директорского стола и смотрел на часы. Пятнадцать минут назад они пробили полдень. Мальчик нервничал. Он кусал губы и тер вспотевшие ладони о джинсы. Его брат, Рамон, сидел рядом и нервничал значительно меньше. Он выглядел раздраженным. С его щек не сходили красные пятна, а с костяшек пальцев – белые.

– Что теперь будет? – прошептал Матео и покосился на брата.

Рамон нахмурил темные брови.

– Ничего не будет. Успокойся.

– Ты врезал Магнусу!

– Он сам виноват.

– Да, но тебе не нужно было его бить!

В глазах Рамона сверкнула ярость.

– Ему следовало меньше трепать языком, – прошипел он.

Матео протяжно выдохнул и быстро потер лицо ладонями. Он запрокинул голову вверх и оттянул ворот кофты. Рамон сунул руки в карманы худи, скривил губы и вытянул вперед тощие ноги. Они сидели рядом. Братья-близнецы. Смуглая кожа, миндалевидные карие глаза, широкие брови, темные буйные волосы. В облике Рамона было две вещи, которых не было у Матео – родинка на левой щеке и маленькая серьга в ухе.