Эсбен напряг память.

– А-а, ты про Бергмана говоришь? С каких пор ты зовешь его по имени?

– Он сам попросил. Мы ведь больше не в школе.

– Как у него дела?

– Все еще работает на прежнем месте. В его жизни почти ничего не изменилось. Чем дольше мы тут находимся, тем сильнее мне кажется, что время здесь застыло, когда мы уехали.

Эсбен поставил открыто вино на стол, подошел к буфету со слюдяным витражом, открыл дверцы и взял оттуда два бокала.

– Я тоже сегодня кое-кого встретил.

– Кого?

– Сив Сандберг.

– Дочь Нильса?

– Ага.

Кайса поставила на стол две тарелки с томатным супом-пюре и села напротив брата.

– Какую обидную кличку она придумала для тебя на этот раз? – насмешливо поинтересовалась она.

– Сегодня обошлось без кличек. Сив живой пример тому, что время в Раттвике все-таки шло своим чередом. Я едва узнал ее.

– Как она?

Эсбен зачерпнул ложку супа, подул на нее.

– Очень хочет отсюда уехать, помогает отцу, копит деньги, но это не главное. Я хотел поговорить о другом, – он потянулся к бокалу, сделал несколько глотков вина. – Мы видели листовку о розыске Клеменса. Сив сказала, что Янссоны каждый год развешивают новые.

– Что?

– Да.

– Боже мой.

– Я знаю, что последние несколько лет мы не заговаривали о том, что случилось, но чертова листовка… Я опять думаю обо всем этом.

Кайса накрыла руку Эсбена ладонью.

– Ты все еще уверен в том, что это сделали они. Верно?

– Да. Черт возьми, да. Они как-то навредили ему. Я не знаю. Не знаю специально или случайно. Но это были они.

Эсбен и Кайса придвинулись друг к другу, как заговорщики, которые боятся, что их могут подслушать.

– Это серьезное обвинение. Ты же знаешь.

– Знаешь, что еще серьезно? Убийство.

Эсбен смотрел на сестру неотрывно; зрачки его расширились.

– Ты правда веришь, что его нет в живых?

– А ты?

Кайса закрыла глаза. На ее щеках тоже выступил румянец, но совсем не от холода. Они никогда не говорили об этом столь прямо. За все девять лет – ни разу. Она знала ответ, но сказать вслух – это совсем другое. Это не то же самое, что подумать. У нее сложилось стойкое ощущение того, что она убьет последнюю надежду, если откроет рот.

– А ты? – нетерпеливо повторил Эсбен, запуская ладонь в растрепанные волосы.

Он редко перехватывал инициативу. Из них двоих ведущей всегда была Кайса, но только не в этот раз. Она стушевалась. Обхватила обеими руками наполовину опустевший бокал.

– Скажи мне. Не молчи.

– Я не думаю… не думаю, что он жив.

Эсбен выдохнул, кивнул и выпрямил спину. Взгляд его был лихорадочным, блуждающим.

– Но я не уверена, что все было так, как считаешь ты. Я не уверена, что это сделали они.

Эсбен вскинул брови.

– А кто еще? – возмущенно спросил он.

– Я не знаю, Эсбен.

– Или ты просто не хочешь в это верить?

– Послушай, было расследование. Им даже не были предъявлены обвинения.

– Все дело в привилегиях.

– Какие к черту привилегии, когда происходит такое?

– Я знаю, в чем дело. Ты просто защищаешь его.

Выражение лица Кайсы изменилось. Она возмущенно, почти яростно посмотрела на брата.

– Что? Я никого не защищаю!

Эсбен на мгновение закрыл лицо руками, потом осушил бокал до конца и налил себе еще вина.

– Ладно. Извини.

Кайса отодвинула в сторону почти нетронутую тарелку супа. Аппетит у нее пропал.

– Ты читал книгу, которую написал отец Клеменса и Мартена?

– Читал.

– Давно?

– Пару лет назад. В тот же год, когда она вышла. А ты?

– И я. Мне так хотелось прочесть ее, но внутри оказалось столько боли, что я не могла читать быстро. Порой я заставляла себя. Иногда мне хотелось избавиться от нее.

– Понимаю. Налить тебе еще?

Кайса подставила бокал.

– Я не представляю, что испытывают Йорген и Улла. Да и Мартен тоже. Когда я думаю об этом становится невыносимо. В конце книги Йорген пишет о том, что единственное, что принесет им хоть какое-то облегчение это…

– Узнать, что случилось, – закончил за нее Эсбен.

– Верно. Я так хочу чем-то помочь, но в моей памяти нет ничего полезного. Я помню еще меньше, чем тогда. Да и потом… Меня там даже не было.

Эсбен долго молчал. Потом поднял глаза на Кайсу и хрипло прошептал: