— Это ничего, — тоже улыбнулась она и кивнула. — Главное, что всё благополучно.

По щекам её разлился румянец.

— Да-а-а, Настя… Умеешь ты удивлять.

— Вы меня простите, я… я же не такая совсем… — засмущалась она.

— Да нет, — усмехнулся я. — Такая. Именно такая. Теперь-то я знаю, какая.

— Ой, ну, перестаньте, — замахала она руками, маскируя неловкость. — Это всё из-за Кирилловны. Я ей выговор сделаю.

— Из-за Кирилловны, ага, — засмеялся я.

— Я все ваши вещи собрала, — неловко сменила она тему, — и в вашу комнату в общежитии занесла, так что не беспокойтесь. Я ведь подумала, вы в командировку опять уехали, но в отделе мне сказали, что вы на больничном ещё. Зинаида ваша Фёдоровна тоже волновалась. Но это ничего, не беспокойтесь, главное, всё хорошо. Благополучно… Ну, ладно… Я пошла тогда. Если что…

Она кокетливо улыбнулась и пожала плечами.

— Так-то я всегда рада… Ну…

— Насть, — улыбнулся я. — Я, если что, тоже всегда рад. Здорово было. Ты огонь просто.

Она расплылась в улыбке и довольно кивнула:

— Ну… всё тогда… Кирилловна прощена…

— Можно ей и премию дать…

— Жаров! — рявкнули мне в ухо. — Это что такое! Немедленно ко мне в кабинет!

Прямо за мной стояла Ткачиха. Она метала громы и молнии, похлеще Зевса.

— И вам, — кивнул я, — Зинаида Михайловна. Доброе утро.

— У тебя это утро будет гадким! Быстро, в кабинет!

— Это как понимать?! — зло прорычала Ткачиха, когда мы вошли в её палаты каменные.

А ткачиха с поварихой, с сватьей бабой Бабарихой…

— Не кричите, пожалуйста, а то я начну гадить, где попало, — смиренно сказал я. — У меня ведь травма головы, и я всё ещё нахожусь на больничном.

Зинаида Михайловна взорвалась.

— А чё с рожей? — кричала она. — Кто тебе расцарапал? Больной нашёлся! По турбазам тереться он здоровый, а как работать, больной!

— Мне доктор рекомендовал больше на свежем воздухе находиться. А в городе смог, копоть, загазованность, сами знаете. Вот родной профком обо мне и позаботился. А непосредственный начальник, наоборот, хочет лишить здоровья. Нужно обсудить это на ближайшем заседании профсоюзного комитета.

— Доктор рекомендовал?! На бл*дки?! С двадцатью бабами?! Думаешь, я не знаю, как ты там самогон жрал да по баням шастал?!

— Это оскорбительно, Зинаида Михайловна. А распространение гнусных слухов вас не красит!

— Сопляк! Я тебе велела прийти ко мне в субботу?! А ты куда попёрся?! Сладкого захотелось?! Симулянт! Я тебе такую характеристику дам! Я тебе таких выговоров насую! Ты всю жизнь эту баню поминать будешь!

— Зинаида Михайловна, перестаньте, — сказал я спокойно. — Я же в суд подам и выиграю. У меня все документы и консилиум врачей, а у вас домыслы, сплетни и явный харрасмент.

— Кто?

— Харрасмент. Термин такой юридический. И потом, разве я вам слесарь, чтобы замки менять? Пригласили бы по-человечески, всё бы иначе было. Вот вы на меня накричали, и у меня голова разболелась. Чувствую, не выпишут завтра.

— Да я тебе эту голову, — чуть сбавила она обороты, — вообще откручу! И скажу, так и было! Ясно? Всё, скройся с глаз! С самого утра день испортил! Иди, работай.

Я молча вышел и направился к себе.

— О! — замотала головой кучерявая соседка. — Вот это было выступление! Задал ты жару, Жаров!

— Это Жарову задали жара, — захихикал Вотруба.

Весь коллектив смотрел на меня с нескрываемым интересом.

— Ну, даёт студент!

Раздался телефонный звонок и все, как по сигналу вернулись к своим делам. Вотруба привычно снял трубку:

— Отдел снабжения. Да. Жаров? А, понятно. Да, Жаров здесь. Передаю.

Я взял протянутую трубку.

— Весь день тебе звонил вчера, — сказал коллега.

— Жаров, — представился я, хотя не сомневался, что это Саня Храпов.

— Привет, это я, Храпов.

— А-а-а… — протянул я удивлённо. — Привет… Я уж думал, ты не позвонишь.

Я не сомневался, что наш разговор прослушивают, поэтому действовал по обговорённой заранее схеме.

— Ну, почему… Я же обещал… Я вообще-то вчера весь день тебе звонил.

— Да, как-то ты неуверенно говорил в прошлый раз. Думал просто, чтобы я отстал. Кстати, как самочувствие-то?

Я взял аппарат со стола Вотрубы и перетащил к себе. Шнур позволял, и так делали многие.

— Да, нормально, — торопливо ответил он. — Хорошо. Ничего страшного. Меня выписали уже. Два дня как.

— А-а-а… Отлично… Батя больше не зверел?

— Нет… — ответил он после паузы. — Нормально. Только… Слушай, я сейчас не могу долго говорить, ну… понимаешь, он следит за мной почти всё время… Не доверяет… Но то, что ты просил, я смогу устроить через доверенного человека.