Но я вспоминала. И на моих губах играла по-настоящему искренняя улыбка.

Он казался единственным лучом света в моей жизни, что состояла из слез, крови и уродливых тайн. Я тянулась к нему, как тянется едва пробившийся росток к солнцу. В тайне желала, чтобы его сильные руки укрыли меня от разрывающей сердце боли.

И я предавала его.

Каждый. Божий. День.

Когда суп был готов, я вернулась в гостиную – если так можно было назвать захудалую коморку, где жила мама. Замерев на пороге, я не смогла отвести от нее взгляд.

Мы виделись перед Днем льда и огня, но за эти дни она словно постарела на десяток лет. Седые волосы клочьями свисали по бокам лица, бесцветная кожа обтянула кости, превратив когда-то красивую женщину в подобие мертвеца.

За ее спиной стоял шкаф с игрушками, вырезанными из дерева.

Она перестала делать их после Падения.

Я осторожно, чтобы случайно не напугать ее, подошла к маме с тарелкой и ложкой в руках. Поставив разваливающийся стул напротив кресла и опустившись на него, тихо спросила:

– Можно?

Она одарила меня пустым взглядом, но разлепила обескровленные губы.

Дрожащей рукой я зачерпнула ложку супа и поднесла к ее рту. Мама сделала первый глоток, и внутри меня расцвела слабая надежда.

Она не кричит. Она принимает мою помощь.

– Сегодня я виделась с Сиерой, – тихо начала я, наблюдая за ее реакцией. Мама всегда любила Сиеру, как и Лиру, поэтому и сейчас черты ее лица разгладились. – У нее всё хорошо. После нападения в академии дела тоже обстоят неплохо. Директор Каллисто хвалит меня за заслуги. Говорит, давно у них не было такого профессора.

Уголок ее губ слегка приподнялся, будто она могла улыбнуться.

Они с отцом всегда хотели, чтобы я выросла альтруистом и дышала во благо человечества. Только человеческого в этом самом человечестве было мало.

Ее реакция воодушевила меня. Я принялась рассказывать всё, что происходило в моей жизни. О занятиях, студентах, нападении триад. Однако я так заговорилась, что допустила непростительную ошибку.

– Помнишь, я рассказывала про Фергулуса? Джонатан позвал меня сегодня на разговор, поэтому мы с Сиерой…

Всё произошло слишком быстро.

Мама дернула рукой, и ложка со звоном вылетела из моих пальцев, приземлившись на бетонный пол. Ладонь обожгло болью. Мама тяжело задышала, и ее карие глаза наполнились гневом.

Она выплюнула:

– Пошла прочь, правительственная шлюха.

Я отшатнулась, будто она дала мне пощечину.

– Не смей приходить в мой дом и произносить его имя. Он убил твоего отца, чертова предательница. Как ты смеешь смотреть мне в глаза, исполняя его приказы? – Она говорила всё громче и громче, пока ее голос не превратился в надрывный крик. – Это он разбил тебе губу? Правильно сделал! Пошла прочь, шалава! Чтоб я видела тебя здесь первый и последний раз!

– М-мам, я не хотела…

– Уходи-уходи-уходи! У тебя его лицо! Я не могу, не могу, не могу на тебя смотреть! Уходи!

Она начала задыхаться. Я на дрожащих ногах бросилась на кухню за таблетками, а когда вернулась, мама сидела с закрытыми глазами, до крови скребя ногтями по подлокотнику.

– М-мам… Вот, выпей.

Она противилась, но я с усилием положила ей в рот три таблетки. Через пару минут она успокоилась и погрузилась в глубокий сон, а я пыталась сдержать слезы, содрогаясь всем телом.

«У тебя его лицо! Я не могу, не могу, не могу на тебя смотреть!»

Она видела во мне своего покойного мужа. Моего отца.

Быстро надев пальто и забрав пистолеты, я оставила еду с пачкой денег на столе и вылетела из дома. Ноги подкосились, поэтому я привалилась к задней стене укрытия и сползла на снег. Изо рта рвались рыдания, которые никак не получалось заглушить. Мое сердце разрывалось от боли и чертовой несправедливости, с которой я жила уже четвертый год.

Маме было плевать, что только благодаря работе на Джонатана у нее есть еда и лекарства. Ей было плевать, что я отреклась от собственных принципов и стала собачкой правительства лишь ради того, чтобы она дышала. Ей было плевать, что я терпела издевательства и исполняла любой приказ, только бы заслужить доверие монстра.

Всему гребаному миру было плевать, что я морально умирала, предавая людей, которые и без моей помощи пережили ад на земле.

Всем всегда было плевать.

Вытерев рукавом потекший нос, я полезла в карман и достала деревянного ангела. Он был потертым и заляпанным грязью, но моим. Последняя частичка прошлой жизни, которую я отчаянно пыталась сохранить.