Шрифт:
Его голова слегка склонилась набок.
– Ты оставила после себя грязь.
– Уже доложили?
Он не ответил, потому что в следующую секунду его ладонь хлестко ударила меня по лицу. Сжав челюсти, я на мгновение задохнулась, но сразу же повернула голову обратно и вновь посмотрела в эти страшные глаза.
Он не любил, когда от него отводили взгляд.
– Ты должна была держать себя в руках, Роксания. Гнев – один из грехов.
– Этого больше не повторится.
– Лжешь.
Вторую щеку обожгло болью. Массивное кольцо прорезало нижнюю губу. По подбородку заструилась кровь, но я даже не вскрикнула.
Потому что привыкла. И Кай тоже привык.
Джонатан тяжело вздохнул и, отвернувшись к окну, двинулся на свое место.
– Сядь, Роксания. У меня нет на тебя сил.
Я послушно опустилась в кожаное кресло напротив. Откинувшись на спинку, он сложил руки в замок и приподнял одну бровь.
– Рассказывай всё, что узнала.
Горло сразу же пересохло. Я сглотнула скопившуюся во рту кровь.
– У него проявилась сила созидания, а у нее – сокрушения.
И я рассказала ему всё, что успела узнать о Крэйтоне и Ксивер Зальцри.
Таков был уговор.
***
Окраины Рейкьявика на самом деле вызывали у каждого прохожего желание впасть в вечную депрессию. Разрушенные высотки постепенно переходили в низкие одноэтажные дома, построенные из бетонных плит. Снег припорошил улицы, и после каждого моего шага слышался приятный хруст. Я осмотрелась, закутавшись в длинное пальто, которое спасало от пронизывающего ветра, затем повернула голову на чей-то шепот, доносящийся из переулка.
Изгнанники.
Они жались по закуткам – похудевшие от недоедания и покрытые запекшейся кровью от рук миротворцев. Я двигалась в сторону первого сектора, ловя на себе потухшие и озлобленные от зависти взгляды. Эти люди выходили из-за мусорных баков, выползали из коробок, представляющих их дом, и смотрели на меня с жаждой поменяться местами. Они видели мою хоть и военную, но дорогую одежду. Они замечали блеск моих здоровых волос и оружие, которым я могла пристрелить их.
Но они даже не догадывались, что внутри я чувствовала себя так же, как они.
Брошенной. Одинокой.
Изгнанной.
Дом под номером девяносто был крайним, дальше растянулась лишь пустынная земля. Дворов перед укрытиями, как их называли в трущобах, не было, поэтому я подошла к железной двери, открыла ее своим ключом и вошла внутрь.
В лицо ударил застоявшийся воздух.
– Мам?
Я знала, что она не ответит, но почему-то постоянно звала ее. Даже во сне.
Женщина сидела в кресле-качалке в углу комнаты с закрытыми глазами. Меня пробрал леденящий душу страх, но она медленно разлепила веки и посмотрела на меня стеклянным взглядом.
Я выдохнула.
– Это я, мам. Роксания.
– Зачем ты пришла?
Ее голос напоминал скрип досок, которыми был устлан пол в нашем старом загородном доме во Франции. В укрытии он был бетонным и таким холодным, что ходить по нему приходилось только в обуви. Кто бы мог подумать, что после жизни в достатке, после того, какое положение в стране занимала семья Нуар, мы окажемся здесь.
Я сделала маленький шажочек в ее сторону.
– Меня вызывали в Альтинг, поэтому решила ненадолго забежать, – объяснила, выдавливая легкую улыбку. – Как ты себя чувствуешь?
– Проваливай.
Я на секунду опешила. Это повторялось регулярно, но каждый раз мне было больно так, как в первый. Сложно привыкнуть к тому, что единственный родной человек не может даже смотреть на тебя.
– Я приготовлю поесть. Подожди меня тут, пожалуйста.
Как будто она могла куда-то уйти.
Не дождавшись ответа, я вошла в маленькую кухню и принялась готовить овощной суп, заранее сняв пальто и достав пистолеты. Как бывало всегда, когда я находилась в этом доме, меня пробрали гнетущие мысли. Я хотела как можно скорее сбежать отсюда, но не могла оставить ее одну. Мама заслуживала помощи. Я верила, что в глубине души она всё еще любила меня.
Как Фергулус узнал, где она живет? Мы с Сиерой утаивали эту информацию, потому что знали, как много у меня недоброжелателей. Мама была моей ахиллесовой пятой. Если бы кто-то отыскал ее, это привело бы к большим проблемам.
Пока я резала овощи, в голове крутился разговор с Джонатаном.
И одно имя.
Крэйтон.
Я зажмурилась и встряхнула головой, но перед внутренним взором вновь появились его ярко-голубые глаза и кудрявые волосы. Я не должна была думать о нем. Не должна была вспоминать, как он обнимал меня в той палате, пока мы ждали пробуждения его сестры. Как он смотрел на меня, когда я отворачивалась на занятиях к доске.