Я нашел их после Падения. Выкормил и оставил у себя.

– Кто помимо нас может в такое позднее время возвращаться в академию? – спросила Астрид, накинув на плечи пальто.

Вынырнув из мыслей, я посмотрел в сторону академии.

– Это же…

– Нет, – с ужасом в голосе прошептала Роксания. – Что она здесь делает?

***

Скрип старой кровати.

– Мы хотим кушать, Кай.

Вой собак за окном.

– Я принесу вам что-нибудь, когда они уйдут спать.

Громкий крик с соседней комнаты.

– Что они с ними делают?

Битое стекло и плач.

– Ничего. Спите.

Плач.

Плач.

Плач.

– Кай, нам страшно.

Я сжал челюсти.

Дыши. Это тебя не касается. Не двигайся с места.

Детский крик из комнаты:

– Кай! Кай, помоги!

Спрыгнув с кровати, я с колотящимся сердцем распахнул дверь и побежал на кухню за ножом. Я должен был заботиться лишь о себе, но не мог оставить их наедине с монстрами. Я не мог слушать надрывные крики и думать, кому сегодня не посчастливилось стать мишенью.

Кай.

Кай, помоги.

Помоги.

Помоги.

Помоги.

Я всей душой ненавидел эти сны.

Сигарета, свисающая с губ, медленно тлела и разносила по спальне вишневый запах, но окно было настежь распахнуто, поэтому он сразу же выветривался. Холод с самого детства сопровождал каждый мой шаг. Мне нравилось превращать свою спальню в исландский ледник, потому что так я хоть что-то чувствовал.

Вытерев измазанные глиной руки и закинув тряпку на обнаженное плечо, я осмотрел скульптуру.

Идеальные линии, словно вылепленные по подобию ее тела. Идеальные черты лица – заостренные скулы, пронзительный взгляд и слегка приоткрытые губы. Она всегда на меня так смотрела. С вызовом и желанием уничтожить.

Я не смог подавить улыбку.

Мне нравилось, когда мой океан бушевал.

Подойдя ближе, я провел ладонью по изгибу ее талии. Сделал долгую затяжку и, выпустив дым, с присущей мне скрупулезностью осмотрел скульптуру, окутанную лунным светом.

Я что-то упускал. Допускал ошибку. Как и с остальными тридцатью вариантами, которые пылились либо в мастерской, либо на свалке за территорией академии, куда я вывозил их, пока все спали.

У меня не получалось почувствовать ее.

Выбросив сигарету, я сделал успокаивающий вдох. Руки так и тянулись разбить скульптуру и раскрошить ее на маленькие кусочки, потому что это снова не то. Она пустая и безликая, когда должна гореть синим пламенем от силы, что хранит ее истерзанное сердца.

– Эта девчонка, – пробормотал я, сжав переносицу и приговорив скульптуру к судьбе остальных тридцати.

Я занес ее в мастерскую, после чего опустился на кожаное кресло за рабочим столом.

После того воспоминания мне никак не удавалось уснуть.

Открыв верхний ящик, я потянулся к скрытому дну, однако взгляд наткнулся на потрепанную временем фотографию. Тьма окутала сердце при виде золотистых локонов и светящегося счастьем лица, поэтому я сразу же перевернул рамку и достал спрятанные таблетки с помятым листком бумаги.

Откинувшись на спинку, включил ноутбук и загрузил видеозапись в скрытой папке, доступ к которой был зашифрован написанными мной кодами. Последнее время у меня снова ухудшилась память, поэтому приходилось обозначать их где-нибудь, чтобы не забыть, и пить прописанные врачами таблетки.

Одно из главных достоинств быть наследником Альтинга – это возможность иметь всё то, чего нет у остальных. Если бы у любого другого студента нашли техническое средство, его бы тут же отправили в изгнание за неподчинение порядкам Альтинга. Ноутбуки имели только преподаватели, и те находились у них под жестким контролем.

Послышался шум старой пленки. Сосредоточив внимание на видеозаписи, я хотел по привычке взять в руки серебряную цепочку, но вспомнил, что ее больше нет.

Она забрала ее. Лишила меня единственной части себя.