— Джо, блядь, да проснись же! — зашипел Молт.

Бонхэм опустил глаза.

— Угу. Я слышал. Ох уж эти японцы. Блевать тянет.

— Я спрашивал, хочешь ты попасть в клубешник снаружи?

— Зелёную таверну? В админской секции? Да ты знаешь, какие там цены? Чашка чая три бакса.

— Да ну? Я... никогда там не был. Не, я не потяну. Забудь.

— Конечно, цена — лишь один из способов обозначить элитарность места, отогнать техников и рабочих. Я не об этом. Можно было бы явиться туда и демонстративно потратить деньги. Заявить о себе.

— Овчинка выделки...

— Просто на принцип пойти.

— Принципы для меня слишком дороги. И потом, я на испытательном сроке. Стоит тебе надраться и затянуть свою волынку, как нас обоих зацапают эсбэшники. — Он скорбно покачал головой. — Слышь, Джо... эти новые быки-эсбэшники реально крутые пацаны. Не надо их трогать. Подождём тех, кто со смены припрётся. Может, кто-нибудь тебе деньжат в шапку кинет. Выпивку выставит. Короче, ну что я тебе рассказываю. Изобразишь тут страдальца...

— Типа того, — кивнул Бонхэм.

И разговор, и местечко ничем не отличались от обычных. Им было хорошо. Стояло межвахтье, у них оставалась ещё неделя отгула. Если всё сделать правильно, эта неделька не пролетит так же быстро, как всегда...

... потому что через двадцать минут всё изменится.

— Ты слышал в новостях про ту админскую цыпочку? — спросил Бонхэм.

— Стоп-стоп, давай по цыпочке за раз, я не вкуриваю...

— А, ты про Келли? Я тебя уверяю, она с тебя три шкуры сдерёт, Молт.

— Она меня цепляет.

— Шлюхи все такие, Молт. Актрисы одной роли. И не надо мне тут лапшу на уши вешать, что ты ей кончишь...

Они мололи языками механически, не погружаясь в разговор. Через пятнадцать минут всё изменится.

— Так что, видел ты новости? — ещё раз спросил Молт.

— Ну да. Там была дочка Римплера. Симпатяшка, но гордячка, я так слышал. Она выводок выгуливала в открытой зоне, и какой-то пацан отказался возвращаться. Толкнул зажигательную речугу о том, как им опостылело ютиться в клетушках, когда снаружи столько места. Спенгл её...

— Да-да, я тоже слышал. Кое у кого на челноке спаренная гарнитура... угу, челло, техники челноков наши.

— Умно, чья бы ни была работка, — пробормотал Бонхэм. — Завтра возбухнет. Хочешь прицепиться?

— Может, и да. Но... Иисусе, знал бы ты... — Двое обменялись печальными взглядами и тяжёлыми вздохами. Даже крутись вокруг, на демонстрации, одни техники, бубнящие на своём техжаргоне, у этих двоих были свои принципы, ради которых стоило выжить.

— Где именно? — спросил Молт, пожимая плечами.

— Коридор D-5.

— Ага, понял. Ну что за... — он покосился на часы. — А двинули к шлюхам... Там, наверное, открыто...

— Ты только хуем своим мозгуешь, блядь? Ты вообще слышал, что творится с нашей ЗСВ над жилыми секциями?

— Э? Не-а. А что с ней?

ЗСВ, заслонка от солнечного ветра, атмосферный щит, добытый из Ледовой Жилы. Не переставали циркулировать слухи, что Админы плохо юстируют толщину ЗСВ над жилыми секциями техников, и что на потенциальные раковые опухоли у простого люда им насрать.

— Она там не толще, чем яйца моей мамы.

— Да перестань. Чтобы Колония вообще крутилась, поле должно быть однородным.

Они спорили о политике и делах Колонии ещё десять минут.

Молт изображал умеренного социал-демократа, а Бонхэм — пост-троцкиста. Во всяком случае, Молт обычно чувствовал себя именно социком, пока его не раззадорят как следует, а потом ударялся в звериную жестокость. Сейчас же внутри он был спокоен и выдержан. Внутри было тихо, как у бомбы перед взрывом.

Через пять минут всё изменится.

Вдоль столиков бродила официантка Карла, цепляя на поднос пустые стаканы, и отчаянно зевала. У неё были высветленные волосы, собранные в конский хвост, а сквозь полупрозрачную одёжку просвечивала татуировка партии резервационистов.

Молт и Бонхэм убили ещё четыре минуты, болтая с Карлой. Через минуту всё изменится.

Карла утянулась внутрь, принести ещё два низкоградусных пива. Через минуту вернулась, но без пойла, прижав ладонь к губам.

— Что такое? — спросил Бонхэм.