— Всё это... — Стейнфельд откинул голову, уставив бороду в потолок (так себе воображал его движения Дымок, следивший за неощутимым полётом Колонии по небу). — Всё это лишь гипотеза. Но я думаю, что, да, они должны были опираться на некую поддержку.

— Помяни моё слово, чувак, — сказал Уиллоу, — они собираются разделить блядскую Западную Европу промеж своих грёбаных торговцев смертью.

— Так мы говорили, что никаких окладов, — ровным тоном напомнил Остроглаз.

— Во что ты веришь? — вдруг спросил Фортевен. Он был широкоплечий, мускулистый, аккуратный. Каштановые волосы завивались кудрями.

— А? — с некоторым удивлением переспросил Остроглаз.

— Ты во что вообще веришь? Тебе просто нужны деньги на дорогу назад в Штаты? Собираешься тут корчить непричёмного... наёмника?

— Мы не отказываемся от услуг наёмников, — немного поспешней нужного вмешался Стейнфельд. — Наёмники — не ругательство.

Фортевен хмыкнул. Стейнфельд не унимался:

— Денег мы не платим, но можем выдать твою долю натурой или, в конечном счёте, средствами транспорта.

— Я хочу знать, во что он верит, — сказал Фортевен.

Сорок пять секунд тишины, пока они ожидали заявлений Остроглаза.

— Когда найду, во что верить, я это пойму, — сказал Остроглаз наконец.

— Это потребует времени, — ответил Стейнфельд.

Стейнфельд был израильтянин. Социал-демократ, с длинным послужным списком радикальных движений, но так и не склонившийся к марксизму. Подразумевалось, что у него в Израиле семья. Он никогда не упоминал близких, но в бумажнике носил фотографии, которые никому пока не удалось рассмотреть вблизи. Также подразумевалось, что Стейнфельд моссадовец. Это могло быть и не так.

Остроглаз тоже о нём слышал.

— Ты сам-то кто? — отозвался он, глядя на Стейнфельда.

— Ты можешь оказаться кем угодно. Убьют меня, а я даже не узнаю, на кого работал. За кого умер.

На сей раз молчание длилось целых семьдесят секунд. Потом заговорил Дженкинс:

— Ты сказал, что мы можем получить проезд в обмен на... наёмнические услуги. Что, если мы на тебя поработаем и...

Дымок бросил подслушивать, сфокусировал глаза на Колонии и сказал ворону:

— Ричард, ты знаешь, сколько тонн весит вон та штука наверху? Больше, чем способны вынести мыслительные мембраны. Так-то.

Ворон встопорщил оперение и принялся выискивать паразитов у себя на брюхе.

— Не впечатляет? Вороны таскают всякие блестяшки к себе в гнезда, Ричард. Колония — это одновременно и гнездо, и стекляшка. Ты знаешь, сколько тонн весит это гнездо, Ричард?

Ворон встряхнулся.

— И я не знаю. Сотни тысяч? Миллионы? По крайней мере, столько бы оно весило на Земле. А они его вроде бы ещё расширяют. И ты прикинь, там нет ворон...

Глядя на висящий в небе город — Колонию, — Дымок почувствовал тошнотное головокружение. Отвёл взгляд от хабитата и посмотрел на Землю. Ворон и Дымок оглядели разрушенную гавань, а следом Эйсселмер, и Дымка посетило ещё одно странное ощущение: будто бы они зафиксированы в этом месте, вырваны из потока времени.

Подступившее море поглотило пирсы и мостики, разметало ангары для шлюпок, разломало сами судёнышки, закинув их в дома и выбросив на улицы, а в покинутых людьми грузовиках и легковушках поселились анемоны и осьминоги. Крутящаяся флуоресцентная пена отмечала воронку в месте слияния уличных потоков и морского прилива.

Вдоль всей гавани тянулись, будто надгробные памятники, нагромождённые приливом обломки судов, лодок, танкеров. В паре мест, разделённых порядочным расстоянием, горели красноватые огоньки сквотов — бродяги обжили выступившие из воды мачты и верхние палубы громадных кораблей, две группы там, ещё, может быть, втрое больше вон там, чувствуют себя в притворной безопасности, коль скоро холодная морская вода отделяет их от всего остального мира. Во всяком случае, гавань точно была безопаснее города, по которому на лодках или пешком, по крышам, рыскали мародёры.

Дымок заметил какое-то движение: высоко над водой сверкнула электрическая вспышка. Должно быть, летательный аппарат военных. Ага, вон там: над провалившейся крышей склада. Это был скакорабль ВВС США. Патрульный, наверное. То взлетает, то пикирует, как не умеют обычные суда: похож на воздушного змея. Стандартные движки, складные крылья — и двигатель на эффекте Казимира.

Если подлетит ещё ближе, может нас засечь, подумал Дымок. Но затем скакорабль завернул в сторону и скрылся на востоке. Улетел.

За спиной жужжали голоса, но он продолжал смотреть вниз, на мертвенно-спокойную гавань. Нос и щёки Дымка лизнуло дуновение холодного воздуха, слишком слабое, чтобы списать это на бриз, похожее скорей на выдох человека. Уши куснуло холодком. С поветрием явился запах солёной воды и чистой гнили океана — странно говорить о чистом гниении, но так в океане всё и устроено в отсутствие людей, — а ещё нотки запахов нефти и древесного дыма.

Туман клубился над городом, отслаивал завитки за его пределы, кропотливо опутывал проржавевшие корпуса, обгоревшие пеньки деревянных пилонов, верхние палубы боевых кораблей, нок-реи прогулочных яхт. Дальше море полностью поглощало свет, но там тоже прослеживалось некоторое движение.