Я причинила ему боль. Я действительно причинила ему боль. И он ни разу не попросил меня остановиться.

— Скажи мне правду, Сефер, — крикнула я срывающимся голосом, произнося его имя. — Скажи мне, почему ты позволяешь мне это делать.

— Потому что… — Когда он говорил, его зубы обнажились, на них была кровь от моего удара слева. — Я люблю тебя.

Мое сердце не подпрыгнуло в груди. Мой желудок не затрепетал, как бабочки летним днем. Моя кожа не потеплела от счастья.

Нет.

Мое сердце ударилось о ребра с тем же шоком, что и от первой капли горячего воска на спине. Мой желудок скрутило точно так же, как я скрутилась на шелках, выступая обнаженной перед его кортом. Моя кожа горела так же, как в слишком горячей ванне, когда он поцеловал меня в первый раз.

Потому что любовь была не такой. Реальность была гораздо более беспорядочной, грязной, кровавой. Она была близка к ненависти, имела ту же дикую интенсивность. У нее были зубы, а также сердце. Это может ранить так же легко, как и успокоить.

Это задело меня, потому что я этого не хотел.

— Ты не можешь. — Я покачала головой.

— Мило, что мой маленький человечек думает, что она может указывать мне, что я могу, а что нет. — Он ухмыльнулся мне, кровавый оттенок на его зубах приобрел приятный розовый оттенок. — Уверяю тебя, я могу любить и люблю.

Он глубоко вздохнул, расправив плечи.

— Как ты думаешь, почему я сошел с ума, когда подумал, что ты умираешь? Как ты думаешь, почему я потерял все остатки достоинства, когда узнал, что это ты прокляла меня? Я не хотел перекидываться той ночью, и я, конечно, не хотел убивать тех оленей, но я был расстроен. Я потерял контроль над тем, кем я был, и мне потребовалась каждая капля энергии, чтобы уйти, чтобы не причинить тебе боль. — Он действительно выглядел сожалеющим, опустив взгляд. Даже его усмешка звучала с сожалением. — Я уверен, что это очень утешительно. «Я мог бы убить тебя, но не сделал этого. Не за что». Но это правда. Все это.

Я стояла, ошеломленная.

Его брови приподнялись, когда он посмотрел на меня, ожидая ответа.

У меня его не было.

— Я понял, когда увидел, как ты рухнула на снег. Я не мог вынести мысли о твоей смерти, потому что каким-то образом, по какому-то ужасно веселому повороту судьбы, я влюбился в тебя. Потом, когда я понял, кто ты, я пришел в ярость из-за того, что слишком сильно заботился о тебе, чтобы выполнить свою клятву убить тебя.

Я бы снова назвала его лжецом. Но между его словами никак не могла проскользнуть другая версия реальности. Ни за что на свете.

Это была правда.

— Скажи что-нибудь.

Очнувшись от ступора, я покачала головой.

— Я не знаю… Я не могу… Я не могу сказать это в ответ.

— Я знаю. — Он с улыбкой пожал плечами. Не дерзкий и не жестокий, а наш личный. — Я и не ожидал от тебя этого. Но после всего, что я сделал, мне нужно было отдать это тебе. Отдаться тебе. — Он коснулся своей груди, глядя на меня с такой искренностью, что у меня перехватило дыхание. — Ты принимаешь?

Я не была уверена, что означало принять. Честно говоря, я не хотела слишком глубоко вникать в это. Если это было извинение за всю его жестокость, то я приняла это. Я кивнула.

Его руки обхватили мои бедра, притягивая меня к себе. Закрыв глаза, он прижался щекой к моему животу и сделал долгий выдох.

— Хорошо. Хорошо.

Я поймала себя на том, что глажу его волосы и кончики ушей, заставляя его вздрагивать, потому что они были такими чувствительными.

В конце концов, он посмотрел на меня с кривой усмешкой.

— Как думаешь, ты могла бы намазать немного этой мази мне на задницу?

Я рассмеялась, напряжение спало вместе со звуком. Я наклонилась и поцеловала его в лоб, ощутив соленый привкус его пота.

— Я сделаю это для тебя.

— Спасибо тебе, любимая.

ГЛАВА 43

На следующий день он ушел, как и остальные, но между нами возникла новая мягкость. Его, потому что он был безумен и влюблен в меня. В меня, из-за давнего чувства вины за то, что я с ним сделала.

Даже если бы можно было утверждать, что он поступил хуже, очевидно, что, несмотря на мою любовь к победам, в этом деле я не вела счет.

Я тренировалась. Репетировала. Ела обед у него на коленях с нашими гостями, позволяя ему кормить меня, как будто я все еще была его питомцем. То, как он смотрел на меня — как я могла не видеть, что он чувствовал? Теперь это казалось таким болезненно очевидным, что у меня скрутило живот.

Я провела день и вечер, пытаясь не думать об этом, обдумывая наши планы. Запершись в наших комнатах, пока он ужинал с остальными, я снова нарисовала план сцены и мысленно обошла его. Когда я больше не могла заставить себя этим заниматься, я снова и снова вписывала их имена в свой альбом для рисования. В шепоте карандаша по бумаге было что-то медитативное.

Рорк. Лой. Селестин.

Я все еще не думала, что это может быть Селестин, но такая возможность занозой вонзилась в мое сердце.