Прекрасно. Я бы подтолкнула его к этой черте. Мне нужно было знать, что он на самом деле задумал, потому что неправильность всего этого пробежала у меня по спине, заставив напрячься все инстинкты.

Он встал на колени, ожидая.

Я поставила ногу ему на плечо и толкнула его на пятки.

— Раздевайся.

— Да, любимая. — Он подчинился, обнажив свое золотистое тело.

— Наклонитесь над этим столом, руки за спину.

— Да, любимая. — И снова он подчинился без колебаний.

Я шлепнула его по заднице так сильно, как только могла, оставив красный отпечаток своей руки на его полосатой коже.

Его хвост дернулся от удара, но он только поблагодарил меня.

Я делала это снова и снова, попадая в одно и то же место. В какой-то момент ему пришлось остановить меня. Скоро? Сейчас?

Мне не понравилось так отмечать его. Это должно было быть больно.

— Спасибо тебе, любимая.

Когда я оторвала взгляд от следов на его заднице, я обнаружила, что он наблюдает за мной в зеркало туалетного столика. Он наклонил голову, побуждая меня продолжить.

Скользящая тьма во мне поднялась, сжимая мое горло.

— Что это, Сефер? — Я задохнулась. — Что ты делаешь?

Он опустил взгляд, как послушный слуга.

— Я же сказал тебе. Я твой, чтобы наказывать и приказывать.

— Лжец.

— Я не могу лгать.

Я отвернулась от него, сжимая руки в кулаки.

— О, ты, блядь, можешь. — Мой смех дрожал, пока я искала что-нибудь, что заставило бы его признать правду.

Его ремень лежал на кофейном столике вместе с остальной одеждой. Я схватила его дрожащей рукой, когда повернулась и показала ему в зеркале.

— За твоей милой историей о подчинении мне скрывается что-то еще. В таких, как ты, всегда есть что-то еще. Какая-то тайна скрывается в твоих словах. Невысказанная ложь. Скажи мне.

Он снова наклонил голову.

— Дай это мне, любимая. Я могу это принять. Я принимаю все, что ты можешь дать.

— Ты, блядь… — Я покачала головой и застегнула ремень, держа пряжку и конец ремня в руке. Глубокие вдохи. Я не хотела делать это в гневе. Это было просто для того, чтобы заставить его отступить. Когда моя дрожь утихла, я снова подняла ремень и дала ему шанс сказать мне остановиться.

Он этого не сделал.

Я ударила его по заднице. Не сильно, но по тому же месту, по которому я ударила его.

Его хвост дернулся, но руки он держал сцепленными за спиной.

— Спасибо, любимая.

— Перестань так говорить.

— Как бы ты предпочла, чтобы я называл тебя? Госпожа? Королева?

— Перестань благодарить меня.

Он покачал головой, улыбаясь в зеркало. Это была не ухмылка и не жестокая усмешка. Просто улыбка. Мягкая, полная сожаления.

— Я не могу. Пожалуйста, продолжай.

Значит, он будет послушным, но только тогда, когда сам захочет?

Я стиснула зубы и снова хлестнула ремнем по его заднице. На этот раз скользкая штука во мне взяла верх, напрягая мои мышцы сильнее и быстрее, чем раньше, и я оставила красный след на его золотистой коже.

Вид этого обжег, как будто это меня ударили. Болезненный холод окатил меня, ужасно контрастируя с жаром моего гнева.

— Спасибо тебе, любимая.

Я ударил его снова. Еще один красный рубец. Еще. Еще.

Каждое из них я ненавидела. За каждое он благодарил меня.

Тошнота и ярость боролись внутри меня, каждая поднимала другую все выше и выше, пока я не утонула в их ужасе. Его спина была покрыта серией полос, таких ярко-красных, что они почти светились.

Я их ненавидела. Они были надругательством над его совершенным телом.

Я ненавидела себя за то, что причиняла их. И я ненавидела себя за то, что ненавидела это.

Но посреди всей этой ненависти — чувства, которому я предавалась все время, пока была здесь, — я не могла заставить себя возненавидеть его.

Ненависть была не самым худшим из всех чувств. Это была вина. Она заставляла меня страстно желать вернуться к моему прежнему оцепенению. Что угодно, лишь бы избежать этого.

Дрожа, я бросила ремень на пол.

Я не хотела причинять ему боль.

У меня было когда-то, но больше нет.

— Скажи мне. — Мой голос прозвучал задыхающимся, жалким, и я возненавидела себя за это еще больше. Я стащила его со стола.

Он не дрался со мной — он был достаточно силен, чтобы легко сопротивляться, но он позволил мне повалить его на пол и снова опустился передо мной на колени. Он посмотрел на меня снизу вверх, щеки раскраснелись, глаза остекленели, на лбу выступил пот.