На следующей неделе, 13 мая, около четырех утра по центральноамериканскому времени он опубликовал твит: “Сделка с Twitter временно приостановлена в ожидании расчетов, подтверждающих, что доля спамерских и фальшивых аккаунтов действительно составляет менее 5 % от числа пользователей”. Цена акций Twitter до открытия рынка упала на 20 %. Бизнес-менеджер Маска Джаред Берчалл и юрист Алекс Спиро отчаянно пытались убедить его отозвать сделанное заявление. Они говорили, что пока еще теоретически сохраняется возможность отказаться от сделки, но, с юридической точки зрения, опасно объявлять о своем желании отозвать предложение. Через два часа Маск опубликовал дополнение из четырех слов: “По-прежнему настроен на покупку”.

Это один из немногих случаев, когда я наблюдал, как Маск сомневается в себе. В последующие пять месяцев, до самого закрытия сделки в октябре, он периодически восторженно рассказывал о возможности превратить Twitter в “универсальное приложение” с финансовыми услугами и отличным контентом и тем самым поспособствовать спасению демократии. Но порой он становился сердит и холоден, грозил подать в суд на совет директоров и руководство Twitter и настаивал, что хочет отозвать свое предложение.

Не посоветовавшись со своими юристами, Маск принял приглашение на виртуальное общее собрание сотрудников Twitter, назначенное на 16 июня. “Это был один из тех примеров, когда Илон вполне в своем духе просто принял приглашение, не поговорив ни с кем из нас и никак не подготовившись”, – говорит Берчалл. Маск сидел в гостиной своего остинского дома и сначала даже не мог подключиться к собранию, поскольку оно проводилось в Google Meet, а его аккаунт Google не был привязан к ноутбуку. В конце концов он подключился с телефона. Пока мы ожидали его, один из организаторов встречи спросил: “Кто-нибудь знает, кто такой Джаред Берчалл?” Его на собрание не пустили.

Я гадал, есть ли у Маска что-то на уме. Может, он собирается сбросить небольшую бомбу и спровоцировать бунт сотрудников Twitter? Может, он скажет им – либо из холодного расчета, либо из своей непреодолимой тяги к предельной откровенности, – что думает на самом деле: что они зря выгнали Трампа, что их политика модерации контента зашла слишком далеко и превратилась в необоснованную цензуру, что сотрудники компании заражены воук-вирусом, что люди должны ходить на работу в офис и что штат компании ужасно раздут? Это привело бы к взрыву, который, возможно, и не поставил бы крест на сделке, но точно встряхнул бы шахматную доску.

Маск, однако, ничего такого не сделал. Он был довольно мирно настроен по отношению к этим больным темам. Директор Twitter по маркетингу Лесли Берланд начала с проблемы модерации контента. Вместо того чтобы просто повторить свою мантру о пользе свободы слова, Маск пошел глубже и провел различие между тем, что люди должны быть вправе постить, и тем, что Twitter следует продвигать и распространять. “Думаю, есть разница между свободой слова и свободой охвата, – сказал он. – Кто угодно может встать посреди Таймс-сквер и сказать что угодно, пусть даже заявить, что Холокоста не было. Но это не значит, что необходимо обеспечить, чтобы миллионы людей услышали его слова”.

Он также пояснил, почему важно накладывать некоторые ограничения на риторику ненависти. “Вы хотите, чтобы твиттером пользовалось как можно больше людей, – сказал он. – Для этого людям в твиттере должно быть комфортно. Если на них будут нападать или если их будут притеснять, они просто не станут пользоваться сервисом. Нам нужно найти баланс между тем, чтобы позволять людям говорить что хочется, и тем, чтобы обеспечивать комфорт для пользователей”.

Когда его спросили о многообразии, справедливости и инклюзии, Маск немного показал зубы. “Я верю в строгую меритократию, – сказал он. – На плечи того, кто работает хорошо, ложится больше ответственности. Вот и все”. Впрочем, он также подчеркнул, что не разделяет идеологию консерваторов. “Пожалуй, я стою на умеренных политических позициях, близко к центру”. Большинство присутствовавших на собрании не прониклись к нему симпатией, но никаких взрывов негодования он тоже не вызвал.

“С Днем отца! Я очень люблю всех своих детей”.

На первый взгляд этот твит, опубликованный Маском в два часа ночи в День отца – 19 июня 2022 года, – казался безобидным и даже милым. Но в слове “всех” скрывалась драма. Его трансгендерная дочь Дженна, которой только что исполнилось восемнадцать лет, обратилась в суд в Лос-Анджелесе, где жила со своей матерью, и официально сменила имя Ксавьер Маск на Вивьен Дженна Уилсон. Она называла себя Дженной, что напоминало имя Дженнифер Уилсон, которое ее мать Джастин носила до знакомства и свадьбы с Маском. “Я больше не живу со своим биологическим отцом и не хочу никоим образом быть с ним связанной”, – заявила Дженна в суде.

Маск смирился с гендерным переходом Дженны, хотя и не поддерживал протокол с выбором личных местоимений. Он считал, что Дженна отвернулась от него в силу своих политических взглядов. “Это полноценный коммунизм и общее представление о том, что если ты богат, то непременно злодей”, – сказал он.

Это очень расстраивало Маска. “Нам говорят, что гендерных различий не существует, но вместе с тем и что различия между гендерами настолько велики, что единственный выход – необратимая операция, – твитнул он на той неделе. – Возможно, кто-то, кто мудрее меня, может объяснить это противоречие”. А затем, словно чтобы напомнить об этом самому себе, а не просто высказаться, он добавил: “Мир станет лучше, если мы будем поменьше судить других”.