– А ты не боишься, что и тебя… того?.. – неожиданно спросил Михей, от сытной жирной еды поплывший в маслянистое благодушие, но не забывший болтовню парня.

– Чего? – не разобрал Пётр.

– Того, – присоединился к беседе Рукавников, – что он обворожит тебя и утащит к себе.

– Боюсь? Боюсь! Но я любопытный, и я часто езжу мимо, потому нет-нет да заглядываю, чтобы узнать последние новости. Да и нехорошо будет, если я отвернуть от некогда любимого столь прекрасного места. – Пётр понизил голос, просунул голову промеж двух жующих ртов. – Я, между прочим, однажды его видел. Столкнулся нос к носу, вот как с вами сейчас.

Рукавников и Ардашев некоторое время смотрели на Сударенко молча, продолжая жевать, – и тот тоже молчал, и звонко глотал слюну, будто бы, насмотревшись на них, снова захотел есть. Только он сглатывал слюну не от разыгравшегося аппетита, а от того, что она вдруг погустела, став тягучей, липкой, и произошло это от страха, от одного мимолётного воспоминания о той молчаливой сцене, когда… когда он встретился с тем, с вроде как человеком… а может, и нет, не человеком – бог его знает!

– И что же? Ничего с тобой не сделалось? – Спросил Михей Ардашев, поедая Петра внимательными глазами, блестящими от удовольствия, которое причиняли ему картошка фри, половина курицы гриль и свежий овощной салат. – А говоришь!.. Только пугаешь. Значит, и не стоит бояться. Всё это выдумки и страшилки.

– Не… – Пётр сглотнул. – Не скажи. Всё есть правда. С-сущая правда. Я даже вспотел, как вспомнил, фу… – Он подальше отодвинул стул, отвалился на его высокую спинку, расправил ноги, расстегнул три верхних пуговицы толстой байковой рубахи.

– Ну и как же всё вышло? – спросил Николай Сергеевич и вилочкой отправил в рот аккуратно отрезанный кусочек ароматной спелой клубнички, которая украшала только что принесённый шоколадно-сливочный десерт.

Оставаясь в занятой позе и на порядочном удалении от двух слушателей, Пётр отвечал:

– А вот как. Случилось это почти год назад. Всё тогда только-только начиналось, и больше было слухов, пересудов, домыслов да неверия. Говорили о пропавшем заезжем человеке. Говорили охотно и много. Больше склонялись к тому, что его кто-то убил. В наши дни всё объясняется просто, да и делается. Всё просто. Всякого я наслушался, и всё же не верил, что этот человек, пускай и убитый, ходит теперь призраком да ещё утягивает в потусторонний мир других людей. А потом, в сумраке, выйдя на воздух, в холод зимы, я столкнулся с тихим мужчиной в светло-бежевой курточке и в широких штанах такого же цвета. Я тогда не знал, как выглядел пропавший, а потому, не сразу сообразив, не испугался. Он шёл, не замечая меня, прямо на меня с застывшим лицом, и казалось, как будто был он чуток размыт, смазан, как плохо сделанная фотография – неправильно выдержан фокус, понимаете?.. И от этого я насторожился. Правда, уже темно было, и я подумал, что потому и создаётся такой странный эффект. Да к тому же, сознаюсь, был я немного подшофе… но всё же я заметил вовремя, что прёт он прямо на меня – прёт и не помышляет делать в сторону ни одного малого шажочка, чтобы, значит, обойтись нам удачно. И я отошёл – пропустил его. А он… остановился! Всего на какую-то секунду, но этого было достаточно, чтобы меня прошиб озноб. В ту же самую одну-единственную секунду я допустил возможность всего, что слышал о пропавшем человеке, и теперь блуждающем… что, быть может, меня спасло, потому что я не стал с ним заигрывать – выдержал я наше противостояние, молча, не шевелясь, выдержал… Постоял он возле меня, поколебался – решая, по-видимому, что ему делать, – меня же озноб так и прошибает, так и обдаёт внутренним жаром. Не на шутку я испугался! Но он тронулся, и пошёл нужной ему дорогой, повернув за угол. Куда он направился, я не выяснял – не осмелился. Я предпочёл уйти оттуда не только как можно скорее, но и как можно дальше. Сел я пьяным за руль и кое-как добрался до своего села, где и проспался. А ранним утром поехал в Ярославль за товаром.

– Ну и что же? – удивился Михей. – С чего ты взял, что это был именно призрак, да ещё именно того, пропавшего человека?

– Да, – согласился Николай Сергеевич.

И оба выжидающе уставились на Петра.

– Почему? Да очень просто, господа мои дорогие и хорошие! Несколько дней я проезжал «Кольчугу» даже не глядя в её сторону. Где-то через пяток дней моё вечернее приключение стало подзабываться. На седьмой денёк, в субботу, я отважился, и снова подкатил сюда – всё, как обычно: вошёл, поздоровался, сделал скромный заказ. Сижу, слушая, кто что говорит. Чувствую себя не в своей тарелке, но креплюсь – сижу, жую. И тут сверху, из жилых комнат спускается постоялец, и ни какой-нибудь, а следователь из Москвы. Оказалось, что он занимается розыском одного пропавшего, и опрашивает всех, кто в то время мог здесь быть и видеть этого человека. Пропавшего то есть. Подошёл он и ко мне и протянул фото, мол, не видел ли я где-нибудь раньше этого мужчину? Волосы у меня на голове прям так сразу и зашевелились. Верно, я побледнел и, может, глаза выпучил, вспотел холодным потом, потому что следователь тут же присел напротив и говорит: «Говорите, я очень внимательно Вас слушаю! Ничего не бойтесь, если что, всё останется между нами». И что я должен был сказать? Вы представляете это? То, что я неделю назад столкнулся с этим человеком у стен «Кольчуги»?!! Но… мне вдруг подумалось, что может быть и такое, что тот человек совсем необязательно должен быть мёртвым – он просто-напросто пропал. Ведь так? Кто сказал, что он мёртв? Ищут его как пропавшего. Его машину нашли на стоянке «Кольчуги» – вот и шарят-лазят именно здесь. Так? Может, я его живого видел? Почему – призрак, почему – труп? Кто такое сказал? Решив так, я всё рассказал следователю. Вот так вот. Только я зря это сделал, потому что следователь занёс мои показания в свои бумаги, – а человека того до сих пор никто не нашёл… ни живым, ни мёртвым… Видеть его, после меня, видели многие, да только никто не поймал и не задержал его, а вот народу пропало с тех пор много… и ещё больше головой, умом тронулось. Правда, может быть и такое, что именно этот первый пропавший который, – его, между прочим, звали Русланом Леопольдовичем Покрутой-Половцевым – такая вот чудная двойная фамилия, – осел он, значится, задержался в наших краях и заделался матёрым серийным убийцей! Может такое быть?

– Угу. – Михей крепко поджал губы и деловито кивнул.

– Во-во, может, – обрадовался Пётр. – И от этого, – он придвинулся и прошептал, – ещё страшнее.

– Вот видишь, как всё просто! – вдруг воскликнул Николай Сергеевич. – Всё разъяснилось. А то – призрак, призрак. Какой там призрак! Какие пустяки, право слово. Обыкновенный маньяк. Делов-то!

– Ха. – Пётр улыбнулся. – А вот и не ваша правда. Не так всё плоско. Дело в том… – Пётр снова зашептал, и для чего-то огляделся, а для чего огляделся – не ясно, потому что подразумевалось, что все обо всём осведомлены не меньше, чем он. Может, он хотел таким театральным приёмом напустить пущей таинственности и вместе с ней нагнать ещё больше страха на слушателей? – Дело в том, что кое-кого из других, пропавших вслед за первым, за Русланом, тоже видели.

– Гм… – Николай Сергеевич был озадачен.

– Ну и что же? – Михей был невозмутим и категоричен. – Да у них здесь целая шайка! А? Что на это скажешь?

– Таких шаек не бывает, – сказал грустно и как-то смурно Пётр – на него вдруг навалилась тоска. Он поёжился, вроде как, начиная замерзать. – Совсем разные, из разных мест люди не станут прятаться незнамо где и вылезать оттуда только за тем, чтобы своими бессловесными фигурами пугать прохожих, а потом также незнамо куда уходить, пропадать. Нет. Таково не бывает. – Глаза у Петра забегали, он обхватил себя руками.

– Ты что, замёрз? – удивился Михей.

– Да, что-то хол… холодновато. А знаете, что это значит? Это значит, что он где-то рядом.

Они замолчали.

Михей и Николай Сергеевич осторожно осмотрелись… и им тоже стало казаться, что в помещении стало на несколько градусов меньше. Хотя огонь в камельке горел, исправно подготавливая новую партию углей для шашлыка, а куры в гриле совершали свой неторопливый вальс. Однако больше не пахло столь же резко и насыщенно жареным мясом, а пахло свежим ветром и прелым листом… – осенью.