Борька всегда был готов услужить чем угодно любому нуждающемуся в помощи за поднесённую чарочку хмельного напитка, в знак благодарности, но желательно – под закусончик, чтобы дома не обременяться заботами пускай и о пустяковой, порой символической, непритязательной, но всё же еде, о пище насущной. Особенно доходным для его промысла стал последний год. И всё благодаря якобы пропадающим в этих местах людям. Многие заезжающие в «Кольчугу» не отказывали себе в удовольствии, послушать его небылицы-побасенки, справно, обильно сдобряемые красным словцом и особым эффектом, подкидываемым изворотливым мозгом Борьки, – на это он был особенно охоч и падок. Минуло девять месяцев с тех пор, как он впервые почуял благоприятный момент для регулярных халявных возлияний, и начал ходить хоть и в стареньком, но чистеньком, хорошо сохранившемся сереньком костюмчике, а иногда даже бывал при галстуке. Сегодня, видя необычный наплыв молодых гостей, он пожалел, что утром, собираясь на промысел, пренебрёг этим непременным элементом декора всякого уважающего себя мужчины – галстуком, потому как в определённой мере он помог бы избавиться от пренебрежения и унижений со стороны заносчивых, катающихся в масле юнцов.

Помнится, не многим больше года назад хозяин заведения гонял надоевшего попрошайку Борьку Чавкина. А вот потом… потом пришли иные времена. И Борьке даже стали немного платить за то, что он рассказывал постояльцам и просто обедающему проезжему люду о тайнах и загадках, которые окружили, ну, прямо-таки обложили со всех сторон «Кольчугу». Реакция у людей на узнанную историю была разной: кто-то пугался, кто-то снисходительно улыбался, кто-то злобно шикал и сторонился мужика, а кто-то искренне интересовался подробностями и верил в описанные события, – кто-то возвращался, а иной, к сожалению, более не показывался. Таким вот образом сгодился и никудышный Борька – перевоплотился он в рекламщика-зазывалу. Лишь в последние недели поведение хозяина заведения отчего-то изменилось: он снова стал выказывать недовольство поведением Борьки, и даже его присутствием. Но пока хозяин не делал решительных жестов – не указывал он окончательно и бесповоротно на входную дверь: «Милости просим вон, господин пригожий!»

Борька поднялся из-за столика, как ему казалось, сдержанно, грациозно, откашлялся в кулак и направился к молодым людям, которые за обе щеки уплетали принесённый заказ.

– Прошу прощения, господа желают побольше знать о призраке? Дамы! – Он учтиво склонил голову.

Жорка, чавкая шашлыком, не удивился. Он тут же протянул руку в сторону, достал свободный стул и, развернув его, пододвинул к себе:

– Садись, мужик, пить будешь?

– Д-да… -с… не откажусь, спасибо, весьма благодарен-с.

– Ишь ты какой, – подметил Ванька, зыркнув на мужика понимающим глазом, и впился зубами в толстую ножку цыплёнка.

– Как звать? – Жора был скуп в выражениях – он ел, и это занятие ему нравилось. Он, опять-таки не глядя, поднял руку, подзывая обслуживающий персонал.

Борька не успел отрекомендоваться, как на столе появился графинчик с водкой и рюмочка.

От удивления Жора вскинул брови:

– Во как! – воскликнул он. – Браво! Видать, тебя тут уже знают, ха-ха – свой парень!

– М-да-с… позвольте? – Борька взялся за графинчик.

– Валяй, – разрешил Петька и улыбнулся Светке, смотрящей на мужика во все свои огромные чёрные глазищи.

Боря налил, сказал:

– За здоровье здесь присутствующих…

Выпил, налил ещё. Выпил. Олег подсунул ему тарелочку с четырьмя кусочками шашлыка.

– С-с-пасибо, – сказал Боря и вопросительно посмотрел на присутствующих.

– Ешь, ешь, всё оплачено. Давай. – сказал Жора.

– Ага. – Боря налил ещё водочки – выпил, крякнул и нацепил на вилку кусочек мяса. Сжевал. Откашлялся в кулак. Поднялся и сказал:

– Позвольте отрекомендоваться. Борис Чавкин, местный житель.

– Хе… – не удержался от усмешки Петька.

– Что ещё скажешь? – поинтересовался Жора и потянулся за холоднющей, покрытой изморосью, кружкой пива.

Борис залупал глазами, не зная, как ему перейти к тому, что у него лучше всего получается, а именно, к рассказу о пропавшем человеке, обретшем новую жизнь… и, пока соображал, закинул-таки в рот, нацепленный на вилку, уже задранную вверх, второй кусочек мяса, который было завис на междупутье от вопроса Жоры, отчего начал стремительно стынуть. Борька принялся усердно жевать. Полез за новым мяском. Ему не мешали – ребята тоже ели, ели и ждали, когда мужик, удовлетворив свои потребности, обвыкнется с новыми людьми настолько, чтобы взяться за то, ради чего его собственно угощают. В любом случаи теперь у Борьки нет иного выхода – надо рассказывать, иначе Жора, Петя и Саша очень скверно начистят его брехливое, бессовестное рыло. Встречаясь с глазами ребят, когда они отрывали их от тарелок, Боря понял это очень быстро.

Боря выпил ещё и начал:

– Год тому назад на нашей стоянке, – он указал рукой за порог, – нашли машину, принадлежащую некоему Руслану Леопольдовичу Покруте-Половцеву, за несколько недель до этого пропавшему из Москвы.

Ребята жевали и с интересом слушали.

– На ту пору ему было всего каких-то двадцать восемь годком. Не многим больше вашего…

И тут дама, та, которая была печальной и, одиноко, скорбно сидя в углу, украдкой всхлипывала, перешла на откровенные рыдания: уткнувшись в стерильно-белый носовой платок, она залилась слезами.

Все, кто был в зале, оставили свои занятия и повернулись к ней.

Дама поднялась. Она уронила на пол стул с ужасающим звоном, пробежавшим по всем закуткам помещения раскатистым многоголосым эхом. Дама испугалась этого нежданного звука и, не видя дороги, опрометью, толкая сидящих, сдвигая столы, пряча заплаканное лицо в платок, кинулась к выходной двери.

Лишь только она потянулась к дверной ручке, дверь распахнулась и на пороге встал пожилой господин в дорогом сером костюме с седой непокрытой головой.