– Я умею ухаживать за девушками. Но я не собираюсь ухаживать за тобой. Потому что у меня есть девушка.

– Но ты же только что сказал, что нет, – растерялась Фиеста.

– Я сказал, неправда, что у меня была девушка, потому что у меня есть девушка. Еще вопросы есть?

– Да, – улыбнулась Фиеста. – Кто она, твоя девушка? Можно узнать, кому так повезло?

Мурасаки вздохнул.

– Ее зовут Сигма. Она студентка Академии.

– А, – выдохнула Фиеста, – так мне про нее и говорили. Как же она может быть девушкой, если ее здесь нет? Говорят, ее нет в живых.

Мурасаки, склонив голову к плечу, рассматривал Фиесту. Ну ладно, Лал, Марина, Альфа, все они влюбились в него давным-давно, когда он был веселым беззаботным придурком. Но Фиеста его таким не застала и все равно. Что они находят в нем? Что? Красивые глаза? Так их едва видно! Что в нем такого, что эта девочка уже предъявляет на него какие-то права, увидев всего пару раз?

– Знаешь, Фиеста, когда человек исчезает из жизни, он не исчезает из сердца. Если он был именно там, а не где-то повыше.

– Повыше? – нахмурилась Фиеста. – Где это?

– В гипофизе. Почитай, как устроен человек, узнаешь много интересного.

Фиеста рассмеялась.

– То есть девушка у тебя есть, пока ты ее помнишь. Ладно, поговорим через месяц. Пока-пока, – она помахала ему рукой и ушла.

Мурасаки пожал плечами. Можно подумать, что-то изменится через месяц. Кто-то будет ощущать запах гари и пыли вместе с ним? Или, может быть, догадается, когда ему нужен гранатовый сок и вода, а когда – оставить в покое? И это неправда, вздохнул Мурасаки, что всем влюбленным кажется удивительным человек, в которого они влюблены. Сигма казалась ему удивительной, даже когда он не был в нее влюблен.

Мурасаки вздохнул и по привычке вытер слезы. Может быть, Фиеста права и через месяц ему станет легче. Он ведь и сам думал, что ему становится легче. Но стоило ему увидеть, как близки могут быть два человека, как выяснилось, что боль никуда не делась. Она все еще внутри него. И сбежать от нее некуда. Хотя, если достаточно быстро бежать…

Мурасаки и сам не понял, как оказался в Академическом парке, у тех самых разбитых часов. Сейчас, когда шел снег, было отчетливо видно, что это не просто часы. Снег не касался поверхности циферблата, а огибал его по спирали, расширяясь к циферблату и вновь сужаясь под ним. Мурасаки, как зачарованный, следил за этим мини-торнадо. Сквозь завихрения снега были видны циферблат и мелькание снежинок с другой стороны потока, как будто они скатывались с той стороны стеклянного конуса.

Мурасаки не удержался, протянул руку к часам и почувствовал, как снежинки летят навстречу его пальцам, наткнувшись на тот же невидимый барьер, что отталкивал его руку. Значит, снежинки не конструкторы и не деструкторы, – улыбнулся Мурасаки. Сами по себе. И значит, нейтральные предметы часы к себе не подпускают.

– Что же ты такое? – пробормотал Мурасаки, обходя часы по периметру.

– Это ты что такое, хотел бы я знать, – раздался голос Чоки, – что мы из-за тебя потащились среди ночи почти в самую Академию. Раст, может, ты знаешь, что он такое?

Мурасаки обернулся.

– Привет, малыш, – сказал Раст, выныривая из-за кустов. – Найти этот твой укромный уголок непросто, но мы справились. Чоки был уверен, что ты здесь!

– Но мы все равно сначала сходили к тебе домой, – мрачно сказал Чоки. – Потому что Раст думает, что лучше тебя знает. Как партнера по практикуму.

Они с Растом подошли к часам. Вихрь из снежинок притягивал взгляд, как водопад или огонь. Они летели и текли одновременно, напоминая сразу и торнадо, и метель. Прямо здесь, на этой полянке не было фонаря, но фонарей на дорожках было достаточно, чтобы чуть подсвечивать снегопад.

– Красиво, – сказал Чоки и вздохнул, – но ужин был лучше. У нас твоя порция осталась. Пойдем домой, а?

Мурасаки покачал головой.

– Спасибо, что пришли. Но я, пожалуй, еще побуду здесь.

Чоки отвесил ему подзатыльник, Мурасаки привычно уклонился, и Чоки только сбил снег с его плеча. Взметнувшиеся снежинки, летящие в сторону часов, вдруг развернулись обратно.

– Да-а-а, – протянул Раст, провожая взглядом снежинки. – Загадка.

Он наклонился, собрал в ладонь снег с земли, стараясь не комкать, и бросил в часы. Снег отразился под странным углом, как будто возвращаясь к Расту. Мурасаки протянул ладонь к самому острию веретена. Сопротивления не было, но когда он постарался прикоснуться к циферблату, его ладонь снова отбросило.

– Странная штука, – Раст протянул ладонь к границе воронки.

То же самое сделал Мурасаки. Прикосновение мельтешащих снежинок к пальцам оказалось неожиданно приятным, будто держишь руку в текущем ручье. Кажется, Мурасаки даже улыбнулся, потому что Чоки покачал головой и тоже протянул руку.

И когда его пальцы так же приблизились к барьеру, он вдруг исчез. Снова пропало то давление, которое они чувствовали. Снежинки посыпались вниз, как будто ничего и не было.

– Подождите, – пробормотал Мурасаки. – Но нас же трое! Почему…