— Это странная шутка, учитывая, что ты ничего не видела, — напоминает он мне.

Желчь грозит подняться к горлу, и я проклинаю себя сотню раз. Я разговариваю с тем, кто совершил преступления, а не подшучиваю над горячим парнем в школе. Что, черт возьми, со мной не так?

— Я не делала этого. Мой голос звучит слабым, пока он продолжает наступать на меня, делая два шага вперед на мой один назад, и в конце концов его рука выбрасывается вперед, хватая меня за запястье. Я писклю, буквально писклю, и затем его руки оказываются на моих плечах, размахивая и толкая, пока стойка не упирается мне в спину. Внезапно становится труднее вдыхать воздух в легкие. Винс стоит так близко, что я чувствую, как тепло тела исходит от его груди.

Даже если это вряд ли поможет, я применяю любимый метод пряток моей четырехлетней сестры и закрываю глаза.

— Видишь ли, — говорит Винс, его голос по-прежнему тихий и ровный, — когда ты говоришь такие вещи, создается впечатление, что ты мне лжешь.

— Это было глупо. Это вырвалось.

— Точно. Его пальцы касаются моего подбородка, и я подпрыгиваю, мои глаза широко открываются и встречаются с его. — Если что-то подобное снова выскользнет, скажем, перед кем-то другим…

— Не выскользнет, — настаиваю я. Его пальцы все еще скользят по изгибу моей шеи. Я ловлю дрожащий вдох, отвлеченный странным приятным ощущением. Его руки продолжают свое путешествие, и прежде чем я понимаю, что он делает, он начинает сжимать их вокруг моей шеи. Я задыхаюсь, мои широко раскрытые глаза в ужасе устремляются к его запястьям, когда пальцы сжимаются неприятно, но не болезненно. Мое горло кажется странно хрупким под одной только силой его пальцев.

— Мой отец, как и большинство мужчин в моей семье, использует страх, чтобы мотивировать людей выполнять его приказы. Насилие. Угрозы. Лично мне не так уж и приятно запугивать женщину. Обычно нет, — поправляет он, его пальцы слегка сжимаются. — Должен признать, что с той ночи я не ненавидел тебя, когда ты присматривала за мной через плечо. Может быть, я такой же больной ублюдок, как и все остальные. Но сейчас я твой чертов ангел милосердия. Если бы ты видела, как кто-то другой из моей семьи вышел из дома той ночью, ты бы уже был мертва.

Я зажмуриваюсь, чувствуя, как слезы вот-вот хлынут наружу.

— Но это был я. И я не хочу причинять тебе боль, но моя задница важнее твоей, — заявляет он, приподняв одну бровь, хотя его взгляд многозначительно опускается туда, где моя задница прижата к стойке. — Неважно, насколько хороша эта задница.

Прежде чем я успеваю ответить, мы оба вздрагиваем, услышав звук, будто кто-то пытается повернуть дверную ручку.

Винс опускает руки и бросает взгляд на дверь.

Повернувшись ко мне, он с глазами, полными угроз, говорит: — Твоя комната.

Я хватаю его за запястье и бегу по коридору, пока мама вставляет ключ в замок.

Мы заходим ко мне в комнату, но иногда мама заглядывает, чтобы проверить, как все устроено. Моя комната маленькая, в ней едва хватает места, чтобы поставить полноразмерную кровать, а шкаф у меня крошечный — и он общий, так как в комнате, которую делят мои братья и сестры, его нет.

— Она войдет сюда? — спрашивает он, задерживая взгляд на двери.

— Она может, — шепчу я в ответ. Думаю… зал с той стороны. Я показываю на другую сторону кровати.

Бросив на меня мрачный взгляд, он говорит: — Если ты попытаешься подать ей знак или сказать хоть одно чертово слово, Миа…

— Я бы не стала. В основном потому, что это не убедило бы доброго гангстера в том, что я его не выдам, но этого не добавляю.

Не включая свет, я забираюсь на кровать и натягиваю на себя одеяло. Я смотрю, завороженно, как Винс Морелли опускается на пол, словно настоящий монстр под моей кроватью.

Дверь со скрипом открывается, и внутрь проникает свет. — Ты проснулась?

Подумываю ее обмануть, но она включает свет.

Я заставляю себя прищуриться, приподнимаясь на локтях. — Ну, я пытался заснуть.

Моя мама — высокая дама с грязными светлыми волосами и слабостью к безвкусной обуви. Она на средних лет, но годы, в течение которых она переживала одну катастрофу за другой, оставили свой след.

Она держится за дверной косяк, стаскивает с себя фиолетовые туфли и качает головой. — Мужчины — такие придурки.

О, хорошо, она хочет высказаться.

— Я согласна, но, может, мы поговорим об этом завтра? Я как раз собиралась…

— Мне утром на работу, — прерывает она, качая головой. — Джен, конечно, отменила. Мне нужно, чтобы ты отвезла детей перед школой.

Мне не удается сдержать вздох раздражения. Нам приходится делить машину, что является настоящей головной болью. — Ну, в таком случае мне определенно нужно поспать.

Она закатывает глаза, преувеличивая свое разочарование. — Ладно, думаю, девчачьи разговоры могут подождать.