Смущённо падаю на подушки и закрываюсь одеялом с головой. Просто представляю, что его сейчас Натан в таком виде увидит. А когда наши сброшенные одежды на кухне заметит, точно не избежать пошлых шуточек и подколов.

— Завали! — рявкает Дамир. Вот, кажется, уже началось.

Дверь в нашу комнату хлопает. Вздрагиваю и жмурюсь. Матрас прогибается, и одеяло тянут за кончик. Отпускаю край, выглядывая из убежища.

— Есть в этом доме хоть уголок, который вы не осквернили? — летит ворчливый вопрос за стенкой. И я готова провалиться сквозь землю со стыда и от смущения. Похоже, Натан зашёл на кухню.

— Ты же помнишь? Чем больше краснеешь, тем сильнее я тебя хочу, — мурлычет ласково Дамир со смешинками в глазах. Его вот совсем ничего не смущает.

— Я не специально, — бормочу, облизывая губы, и, охнув, давлюсь дыханием. Просто мужчина поцелуем рот закрывает и жаром меня наполняет.

Насладиться последними минутами нам не удаётся, так как за стенкой гремит посудой, шумит водой и ворчит один вредный Варвар. И это не я его обозвала, прозвище такое прицепилось со времен института.

Выгоняю Дамира отвлечь Натана. Кутаюсь в халат и, подхватив чистые вещи, бегу в ванную.

Сборы не занимают много времени. Быстрый душ, небрежный пучок, самая простая одежда — удобные широкие штаны и тёплая толстовка. И вот я уже готова к переезду.

— Доброе утро, тигрица, — хмыкает Натан, когда захожу на кухню.

— Не нарывайся, Нат, — рычит Дамир и отодвигает для меня стул.

— Молчу-молчу, — поднимает руки вверх, сдаваясь, адвокат и тянется к папке с документами. Кладёт на стол документ о расторжении брака и новенький паспорт. — Нет больше Вероники Яровой. Как и Валиевой. Теперь ты Анна.

— Иванова?! — возмущённо вскидываю голову. У нас в детском доме этих Ивановых пруд пруди было. Даже Иванов Иван Иванович был. Обычно эту фамилию дают тем, у кого совсем нет родных. Кого нашли или подкинули.

— Выйдешь замуж — сменишь фамилию, — фыркает Натан и подмигивает. А вот Дамир ещё сильнее злится, чашку с такой силой сжимает, что она трескается под напором его пальцев.

— Только на Асланову, — шепчу успокаивающе и целую в щёку.

Мы втроём завтракаем вчерашними блюдами. Согреваемся горячим кофе. Я жмусь теснее к молчаливому и напряжённому Дамиру. И очень стараюсь не расплакаться. Держалась ведь эти дни.

— Если хотите провернуть всё незаметно, нужно выехать из города до рассвета. Прощайтесь в темпе. Я буду в машине, — хлопает в ладони Натан, отвлекая от мыслей, и выходит из кухни. Даёт нам несколько минут наедине.

Я не знаю, что нужно говорить в таких ситуациях. Да и язык будто прилипает к небу. Меня потряхивает. Дамир, с шумом выдохнув, к себе тянет. Обнимает крепко.

— Всё будет хорошо. Не волнуйся, ладно? — шепчет, губами прижимаясь к виску. Ладонь смещает на живот, даруя немного тепла. — Позаботься о себе и нём.

— Как мы его назовём? — выпаливаю внезапно, отстраняясь и в глаза заглядывая. — Сына. Мы так и не придумали имя.

— Я доверяю тебе, ты подберешь самое правильное и верное имя, — Дам стирает дорожки слёз и целует в солёные губы.

— Нет. Скажи! Хоть как-то поучаствуй в его судьбе!

— Ника, — напрягается он, хватка становится жёстче. — Не рви душу, маленькая.

— Скажи! — упрямо поджимаю губы, смаргивая чёртовы слёзы.

— Марат, — прикрыв глаза, прижимается лбом к моему лбу.

— В честь твоего отца, — согласно киваю, стискивая шею мужчины.

— Моя Беда, — выдыхает с шумом, усмехаясь.

Целую в губы, хватаю документы и, соскочив, выхожу из кухни. Дамир идёт следом, слышу его почти бесшумные шаги, но стараюсь не останавливаться. Не даю себе промедления. Иначе точно разревусь и никуда не поеду.

— Не провожай меня, — тихо прошу, надевая ботинки и не оборачиваясь. — Пожалуйста, останься здесь.

Дёргаю с вешалки куртку и выхожу из квартиры. Дверь с глухим стуком закрывается, отрезая нас друг от друга.

Из всех возможных рейсов я выбрала Кипр. Страну, где официальный язык — греческий, которого я, к сожалению, не знаю. Чем же я руководствовалась? Наверное, тем, что с детства мечтала побывать там, где зародились мифы и легенды Древней Греции. В Грецию рейсов, увы, не было. Да и потом, именно у берегов Кипра из воды вышла Афродита, рожденная из пены. И зимой можно увидеть ту самую пену. Именно на Кипре жил Пигмалион — гениальный скульптор, создавший статую из слоновой кости и полюбивший до беспамятства. Богиня так прониклась его чувствами, что оживила Галатею.